Цивилизация
Я не кругосветчик, не огибала мыс Горн и даже не пересекла экватор. Да что там, я в море-то за всю жизнь в сумме была не больше месяца. Попробую описать хоть толику того, что со мной приключилось.
Что? Ну, начать с того, что лично для меня это была мечта, причем мечта, мозаика которой складывалась совсем не вдруг, и к которой я шла ни много ни мало больше восьми лет. История, которая со мной произошла и продолжает происходить, началась с детской парусной школы в Новороссийске и первой любви вообще к морю и к парусам в далеком 2005-м. Через год, в 2006, в Цемесской бухте ошвартовался и «Седов». Тогда я первый раз поднялась по его трапу. И пошло-поехало. Книги Станюковича и Всеволожского коллекционировались у меня на столе рядом с томами о ветрах, яхтах, навигации… Кажется, этот путь стал окончательно бесповоротным в тот момент, когда я впервые завороженно слушала свист ветра в мачтах, прикрывая отяжелевшие от кристалликов соли ресницы. Именно этот звук впечатался в память навсегда. Но я увлеклась рассказом о себе и забыла про «Седова». В 2011 он собрался в кругосветку. И тут мироздание, видимо, вышло из спячки, вспомнило про меня и начало подавать очень недвусмысленные сигналы, что, мол, пора бы и мне уже просыпаться.
Где? Волею судеб в начале января 2013 я улетела от Владивостока и Хабаровска с их -35-40°С в тропическую Манилу, в +34°С. Оттуда путь лежал морем, мимо Тайваня, Японии, Южнокорейского Пусана, без захода в единый порт, обратно во Владивосток.
Четырехмачтовый барк «Седов» – судно совершенно исключительное. Самое большое парусное учебное судно в мире. Причем с уже почти столетней историей, в отличие, например, от пятимачтового «Royal Clipper». В 1921 году со стапелей спустили белоснежный корабль «Magdalene Vinnen II». О непростой жизненной истории барка написаны фолианты, поэтому я ограничусь краткой информацией, остальное без труда можно найти в интернете. Спустя 15 лет после постройки барк был перекуплен другой компанией, получил новое имя – «Kommodore Johnsen» и превратился из торгового судна в учебный парусник. После Второй мировой вместе с «Падуей» (нынешним «Крузенштерном») и «Горх Фоком» («Товарищем») отошел СССР – и стал носить имя Георгия Яковлевича Седова. Свои белые одежды на строгий черный костюм барк сменил ради главной роли в фильме «Трагедия Памира». Посмотрите, кстати, не пожалеете, он там искренне прекрасен.
Как попасть на «Седов»? О, любимый вопрос каждого, кто вообще спрашивает про барк! Основных путей три. Либо по большой удаче (выиграв грант РГО/удачно устроившись на работу/став журналистом/… В общем, мой вариант), либо за некоторую сумму денег (и если вам это интересно, то я с огромным удовольствием направлю вас к нужному человеку), либо… поступить в Мурманский Технический Университет и отправиться на «Седов» на практику. Последний вариант – самый долгий, самый интересный и, пожалуй, только для избранных.
Зачем? А на этот вопрос у каждого ответ свой. Я вам вот что скажу. Если, конечно, вы не думаете лежать целыми днями на палубе (в чем я сомневаюсь), грея пузо, а хотите научиться управляться с парусами, такелажем, постоять у штурвала и непременно долезть до клотика, чтобы глянуть на капитанский мостик с 63,5-метровой высоты...
Я попала на переход Манила – Владивосток и за три недели сполна черпнула почти всего: и тропиков, и зимнего Дальнего Востока, и солнца, и шторма в 9 баллов, и жары, и обледенения судна, скорости в 1 узел и узлов в 13. Одним из самых ярких (в хорошем смысле!) впечатлений была ночная вахта на руле в тот самый 9-балльный шторм и уже -3°С, когда мы стояли вахту аж впятером. Огромные волны перехлестывали через всю палубу и окатывали нас, ветер пронизывал до костей сквозь намокшую одежду, буря металась у огней на топе, по мокрой палубе из-за крена в 10 градусов нельзя было пройти, не вцепившись в леера… а на натужно скрипящий штурвал ложились снежинки. И вахта ведь не один час.
Но есть, конечно, и другое. Море, всегда разное. Хлопок рвущегося в предрассветной темноте паруса на ветру. Млечный путь и вторящие ему туманности и звездочки планктона, светящиеся в ночи за кормой. Летучие рыбки. Склянки и звук рынды впередсмотрящего. Рассекающий крутую волну форштевень, голубой от брызг, почти доплескивающих до бушприта. Штурманская рубка, в которую я могла входить дважды в сутки во время приборки, поскольку была приписана к первому гроту: о, к концу рейса я могла поручиться головой за чистоту каждого сантиметра в ней и на мостике!.. Мой любимый медный нактоуз с мостика, чистить который было, пожалуй, самым неблагодарным в мире делом: через несколько часов блеск металла вновь покрывался мутной пленкой от соли, растворенной в воздухе. Неповторимое чувство, когда тебя не только допустили, наконец, до вахты на руле, но ты уже играешь чуть ли не самую важную роль – следишь за гирокомпасом и командуешь «право», «лево», и всем нутром ощущаешь, как огромный парусник повинуется твоим рукам! Мой тихий внутренний триумф, когда мне разрешили сдать вахту, и я дрожащим от счастья голосом кричала на мостик: курс по гирокомпасу… курс по магнитному компасу… вахту сдала… курсант!.. В общем, несмотря на то, что я была там без мужа, счастливую улыбку с лица стереть не удавалось даже во сне, даже во время ночных парусных авралов, даже третий раз за день промокнув...
Моряки бы надо мной, наверное, искренне посмеялись, прочитав все это. И я их вполне понимаю. Помимо романтики, которая, безусловно, все равно присутствует в морском парусном деле, есть и тяжелая работа. На флоте нет выходных, только лишний час сна в воскресенье. И если за ночь играли хоть три парусных аврала, никто тебе возмещать оторванное от сна время не будет. Работы утром, работы днем и вечером, да еще ночные вахты. Если нет парусных авралов и вахт – работы все равно полно: то шкурить и покрывать лаком все от планширя до нагелей, то красить, то драить палубу или медь, то клетневать ванты, то переукатывать паруса, то вон снова грот-стень-стаксель порвался, а значит, по любой погоде надо снимать, укатывать, нести к парусному мастеру, а уж там все кипит!.. И ежедневно малая приборка, и перед заходом в порт большая. Пользуясь тем, что меня приписали к мачте, я старалась не отставать от курсантов и работать с ними наравне днем и ночью, и даже, может, чуть больше – но я-то три недели, а они полгода!
«Даже такое, на первый взгляд, «простое» занятие, как драить палубу, впоследствии будет вспоминаться Вами с улыбкой.» (с)
Позднее меня спрашивали про приключения. И опять надо мной бы посмеялись профессионалы. Какие тут приключения, ежедневная рутина! Но я новичок, поэтому мне позволительно вспоминать то, на что другие не обратили бы и внимания.
Смешно, например, в сильный шторм обедать: крен большой, и под тарелку с супом с одной стороны каждый подкладывает то, что найдет поблизости. И все равно, как качнет – вахте по столовой потом собирать весь суп. Поэтому все столы с бортиками по краям. Но это не сильно помогает, суп и компот оказываются проворнее людей. Да и нам не усидеть на месте: лавки скользкие, и смотришь – только что сидели все на своих местах, а вот уже поехали по лавке вниз, хватаются по пути за что попало, и те, кто ухватился раньше, «собирают» тех, кто сидел выше.
А в шторм вообще многое забавно. Смотрели в актовом зале кино, каждый на своем стуле. Когда садились, тихо было. Пока до середины досмотрели – начался шторм, какой-то первый вал ударил в корпус судна – и стулья, и люди полетели друг на друга, все в кучу, смеются. Играть в пинг-понг при сильной качке – ну, это вообще развлечение отдельное. Думается мне, что те ребята, которые в море турниры выигрывают, на суше вообще МСМК уже могли бы стать. А там – летит мячик, и ты вроде бы на верном курсе, сейчас отобьешь, а смотришь – корабль на другой борт перевалился, и тебя в другую сторону уже несёт.
По трапу поднимаешься – если волну поймал, она тебя сама на палубу вынесет. Не поймал – будто груз поднимаешь, к палубе тебя так и придавливает. Сколько ночью раз брасопились – столько раз подушка на кровати галсы меняет, если хочешь вверх головой лежать, тоже не заскучаешь. А уж если вещи в кубрике по-штормовому не закрепил кто-то… Спишь-спишь, и тут мимо тебя в дальний угол то чайник пролетит, то книги с полки в вольный полет отправились… С утра в общей куче вещей в курсантских кубриках каждый кто зубную щётку, кто другие вещи ищет. Моя соседка по кубрику Саша после очередного такого случая сложила все мелкие вещи в пустой рундук. Следующие несколько ночей я сквозь сон слушала звуки перекатывающихся по нему стаканов.
«Седов» — судно легонькое по меркам современного флота, и швыряет по волнам его только так. Бывало, подлетаешь над палубой, и только и думаешь, за что бы ухватиться (я довольно быстро привыкла к суровому, но доброму оклику старшего боцмана «Руки в карманах не держать!»), а на горизонте идет танкер – и ему все эти волны хоть бы хны, ровно танк по асфальту едет.
Морская болезнь – не миф, и я ею мучилась, пусть и немного. Это было день на третий перехода, мы вышли из-под прикрытия филиппинских островов на океанскую волну, будто заодно начался первый шторм, баллов в 7, по словам штурманов. Как я ни крепилась, уже после заката, на корме, пришлось попрощаться с вкусным ужином. Не сказать, чтобы мне было очень плохо, просто пару раз приходилось отрываться от разговоров, бежать к борту и пару минут спустя возвращаться обратно. Еще кажется, наутро я плохо ела. Зато потом нашла спасение в работе. Занятого плетением сезневок человека, по-моему, никакой шторм сломить не может. ;)
…Да рассказывать долго можно. О самом судне, об удивительном экипаже, углубляться в историю и вспоминать судовые байки. Но я не хочу, чтобы с моей стороны это выглядело бахвальством на пустом месте. Рассказы о море – удел моряков; их правильнее слушать из уст старого, умудрённого жизнью боцмана, с классической серьгой в ухе и, конечно, попугаем на плече. А я… даже не салажонок, куда уж мне.
Мачты «Седова», увешанные флажками, в Маниле я увидела издалека. И сомнений в том, что это «мой» корабль, идеальный, вышедший из мечты и детских фантазий, не было ни тогда, ни сейчас. Так сильно стучало сердце, оглушительно, затуманивая мозг, у меня только пару раз в жизни. И, к сожалению или к счастью, это навсегда. Боюсь, что так же, как в жизни может быть лишь одна идеальная, самая-самая вершина, как может быть в жизни лишь один, самый дорогой человек, так и в моей «Седов» – единственный и неповторимый. Очень уж много ниточек между нами, даже до того первого детского шага на палубу в Новороссийске.
В 1955-м на этом же барке судовым врачом ходил мой дальний дедушка Н. В. Смирнов. В 1954-м мой прадедушка, профессор МГУ и географ Б. П. Орлов издал монографию о первом русском кругосветном плавании, маршрут которого сейчас повторяет «Седов». Все не случайно. И эта история продолжается.
«У крыльца, у лавочки мир пустой и маленький,
У крыльца, у лавочки куры да трава,
А взойди на палубу, поднимись до салинга –
И увидишь дальние острова.»
