Цивилизация
Ирина Затышняк, Благовещенск, мать 15-ти детей (одна дочь – кровная, две – удочеренные, остальные дети под опекой)
Я родилась и выросла в многодетной семье, так что многодетность для меня всегда была нормой и другой жизни я не видела. В 11 лет я заболела. С того возраста я инвалид III группы, так что проблемы людей с инвалидностью понимаю, как никто другой. С детства мечтала иметь большую семью и работать учителем. Я получила педагогическое образование, отработала восемь лет в школе – за эти годы умудрилась выйти замуж и родить дочь. Понимая, что из-за своего заболевания родить я больше не смогу, я приняла решение стать приемной мамой. И воспитывать таких детей, которым не суждено попасть в семью.
Приемной мамой я стала в 2007 году. На тот момент я развелась с мужем, растила нашу общую дочку, и еще двух его детей. Ко мне обратились из органов опеки и рассказали, что в больнице лежит девочка двух лет с очень тяжелыми заболеваниями. Мы с дочерью пришли в больницу, чтобы посмотреть на ребенка. В палате лежала девочка — маленькая, как куколка — ростом примерно 50 см — с большой головой.
Я даже не сомневалась, что ее надо забирать, так как в госучреждении такой ребенок бы не выжил. Пошла к главврачу и заведующему детским отделением и предупредила, что буду писать заявление, чтобы забрать девочку домой. Меня отговаривали, ссылаясь на то, что поднимать ее будет трудно и она на всю жизнь останется растением. Сейчас Лизе 18 лет и она обучается в Амурском государственном университете города Благовещенска на факультете «Клиническая психология».
Когда я забрала Лизу, я не боялась ничего. Я четко понимала, что надо любить ребенка, верить в себя и в свои собственные силы. И все у нас получится. Поэтому я всегда убеждала ее в том, что все у нас замечательно, она самая лучшая. Я научила ее говорить, потом — ползать, перекатываться с одной стороны на другую, садиться самостоятельно, подниматься, ходить. К четырем-пяти годам у нее компенсировалась гидроцефалия, она догнала сверстников в интеллектуальном развитии. В шесть лет моя дочь на своих ножках пошла в детский сад. В семь лет – в школу, как все дети. Первые три года было очень тяжело, но мы справились.
Лизу я удочерила, когда ей было шесть лет. Тогда объявилась ее биологическая мать, которая стала говорить, что заберет ребенка. Я боролась за Лизу, так что обратилась в суд с просьбой удочерить девочку. Шансов, как у разведенной женщины с инвалидностью, у меня было мало, но все же суд встал на мою сторону.
Вторым ребенком, которого я удочерила, была Илона. В 2009 году я услышала историю о том, что в селе Тамбовского района нашей области в сарае нашли новорожденную слабенькую девочку. Ее отправили в больницу. Через четыре месяца фотография малышки появилась в местной газете: было видно, что ребенок находится в тяжелом состоянии. Я пришла в опеку и сказала: «Дайте мне эту девочку маленькую. Я понимаю, что она не жилец, для нее детский дом станет пожизненной тюрьмой». Тогда мне в органах опеки сказали: «Сама больная, еще и детей таких собираешь. Вырастет умственно отсталая, будет гулять, шляться, детей рожать, а ты за ней будешь бегать по Тамбовке. Не отдадим».
Я решила, что дождусь, пока этот человек оставит свою должность, и после этого вернусь за девочкой. В 2014 году работник уволился. Но на тот момент я воспитывала 10 детей, большая часть – на попечении. Никто бы мне Илону одиннадцатым ребенком не отдал. Я подождала два года. Старшие подросли и уже не жили со мной. Осталось восемь детей.
Я пришла в органы опеки и попечительства и попросила их найти ту девочку. Ее нашли, но отдавать не торопились. Говорили, что она недееспособная, необучаемая. Тогда я опеке сказала: «Я ее удочерю, чтобы ни у кого не было сомнений, что я ее когда-то оставлю».
Через два года Илона благодаря жизни дома и занятиям со специалистами научилась говорить, одеваться, умываться, заправлять кровать и т.д. Она стала ходить в школу. Многие диагнозы, поставленные во время пребывания в детском доме, мы сняли. Сейчас Илона обучается в общеобразовательной школе, вместе со всеми детьми по общей программе. Умственная отсталость у нас только в медицинской карте, и я планирую к 18 годам этот диагноз официально снять через психоневрологический диспансер. Я сейчас смотрю на свою дочечку младшую, и думаю: «Что бы было в интернате в ее 13 лет?»
В общей сложности у меня 15 детей. Из них одна кровная дочь, две удочеренных. Остальные были у меня под опекой. Сейчас со мной живут пятеро детей: четверо под опекой и одна удочеренная дочь. У остальных детей уже свои семьи, свое жилье. Они часто ко мне приезжают, из чего я делаю вывод, что они действительно чувствуют, что здесь их дом, а я люблю их, потому что родила их сердцем, родила своей любовью.
Когда меня спрашивают о том, зачем я приняла столько детей, я отвечаю, что детей точно берут не ради денег. На содержание ребенка родитель получает 8300 рублей. И обогатиться на эту сумму невозможно. Хорошо, если хватит покрыть расходы на ребенка… Думаю, что человек, который принимает в семью ребенка, что-то пытается в себе изменить. Приемные дети научили меня принимать ситуацию такой, какая она есть. Помогать в этой жизни не только себе, но и другим. Еще они мне помогли стать более мудрой. Потому что не мудрый человек не сможет решить столько накопившихся проблем, преодолеть столько сложностей, чтобы дать возможность этим детям жить полноценно.
(Ирина руководит отделением организации «Всероссийское общества инвалидов» по Тамбовскому району Амурской области, организацией «Дети солнца» и ежедневно помогает десятками людей решать вопросы, связанные с доступной средой и услугами для людей с ограниченными возможностями здоровья, а также своим примером вдохновляет родителей детей с ОВЗ не бояться озвучивать проблемы и добиваться положенных прав, – «Газета.Ru»)
Галия Бубнова, Москва, мать 12-ти детей (трое кровных детей, одна удочеренная девочка и восемь приемных детей, в том числе четверо с синдромом Дауна)
Всегда планировала, что у меня будут муж и обязательно трое детей. Но что детей получится так много, не думала. У нас с мужем трое кровных, уже взрослых, детей, одна девочка удочеренная и восемь приемных ребят. Все, кого мы приняли из детского дома — с ограниченными возможностями здоровья.
Когда у нас с мужем были только кровные дети, мы обсуждали возможность взять в семью кого-то еще. Обсудили — и забыли.
Первый шаг мы сделали, когда в 2008 году я пошла работать в службу сопровождения замещающих семей. К обсуждению приемного родительства мы вновь вернулись с мужем в конце 2012 года. Время было под Новый год, у нас угнали машину, и мы с мужем сидели на кухне, обсуждали, что в жизни надо что-то менять. Так почему бы не стать приемной семьей?
В мае 2013 года у нас появились первые девчонки. Когда у нас уже было четверо детей и мы планировали взять еще одного, стало понятно, что приемное родительство должно быть основной сферой деятельности. К этому времени мы удовлетворили свои карьерные амбиции. Достаток у нас был: 100-метровая квартира в Москве, машины — все, что нужно для жизни. Первым работу оставил муж, позже ушла я.
Детей, которые приходили к нам в семью, мы не выбирали. У нас было два условия. Первое — мы берем девочек. Второе — старались брать деток 4-5 лет, чтобы в школу они пошли уже домашними детьми. В остальном — полная свобода. Нам звонили из опеки и говорили: «Есть хороший ребенок, надо забрать». И мы забирали. В какой-то момент, когда у нас было семеро детей, мы задумались, можем ли взять ребенка с особенностями. Честно скажу, поначалу не были готовы к детям с ментальными нарушениями, особенно с синдромом Дауна — мне всегда казалось, что это те люди, у которых палец в носу, а изо рта течет слюна.
И мы долго думали, сможем ли принять особого ребенка, получится ли у нас сделать так, чтобы ему было у нас хорошо. Неправильно брать человека, когда не знаешь, как ему помогать. Любовь — дело хорошее, но любовью все не вылечишь.
Прежде чем принять ребенка с синдромом Дауна, мы девять месяцев вынашивали эту мысль — познакомились с семьями, которые растили таких детей, я общалась с ними. Один из детских домов по просьбе приемных родителей организовал миникурс о том, как жить с детьми с синдромом. Там я и другие родители общались с психиатрами, нянечками, воспитателями, дефектологами, которые работали с детьми с синдромом Дауна и рассказывали об особенностях и потребностях этих ребят. В 2015 году мы решили, что созрели — и в нашей семье появилась Соняха. Я так рада, что именно Соня стала нашим первым ребенком с синдромом Дауна, потому что она показала, насколько классными могут быть эти дети. Она идеальный ребенок. Она у нас очень активная, спортсменка, занимается горными лыжами.
Сейчас у нас четверо детей с синдромом, и мы не пожалели ни дня. Конечно, надо понимать, что их никогда нельзя оставить одних. Они не могут сами обеспечить себе безопасность, что-то планировать.
Но когда ты идешь в это осознанно, без лишних иллюзий, то и разочарования не будет. В этом плане приемным родителям легче, чем кровным. Если родители ждут долгожданного ребенка, а он оказывается не таким, на которого они рассчитывали, то их начинает тяготить обида, чувство вины, стыд. Над нами это не довлеет. Мы сделали хорошее дело — приняли особого ребенка в семью и делаем все, чтобы ему было комфортно.
У нас дети с синдромом посещают обычные детские сады и школы. Я сама выстроила в двух школах инклюзию. Ребята занимаются по индивидуальному маршруту с учителями. Музыку, рисование, ИЗО посещают со всем классом. Ездят со всеми в музеи, на выставки. Когда Соня пошла в школу, часть детей, которые пришли с нами в класс из детского сада, уже были знакомы с ней, а часть детей — нет. На родительском собрании учитель дал мне слово, чтобы я рассказала о дочке. Я сказала, что нашему классу ужасно повезло, что в нем будет учиться особая девочка. Такой ребенок дает возможность всем остальным вырастить свою толерантность, проявить понимание, научиться дружить с особенным человеком.
Когда меня спрашивают, что подтолкнуло нас с мужем к такой жизни, то я всегда отвечаю, что к этому решению нас привело несколько моментов. Первый — кровные дети уже выросли, чувствовалось, что наше семейное гнездо скоро опустеет. Хотелось быть нужным, и чтобы рядом был человек, который нуждается в тебе. Второй — любым детям не место в учреждении. Рядом с ребенком должен быть взрослый, который оторвет за него голову, будет его опорой и тылом.
Так что, как бы пафосно это не звучало — но если ты можешь изменить мир одного ребенка, сделать так, чтоб он чувствовал себя нужным и любимым — то почему нет?
Конечно, с появлением приемных детей у тебя появляется другая ответственность. За кровных детей мы отвечаем только перед собой, максимум — перед бабушками и дедушками. Когда в твоей семье ребята из детского дома, ты понимаешь, что к семье всегда приковано внимание. Кровный ребенок может пойти в школу в ободранных кедах в воспитательных целях, приемный — нет. Потому что сразу пойдет разговор: опекуны наживаются на детях. Приходится в отношении всего, что связано с приемными детьми, быть на голову выше, чем с кровными. И все равно не получится избежать того, что весь социум будет очень внимательно наблюдать за вами и жалеть. Недавно девочки были на шоу в Москвариуме, а через неделю их класс собрался на то же представление. Когда я сказала, что мы не пойдем, то нам тут же предложили собрать классом деньги не билет. Приятно, когда тебе готовы помочь. Но мы справляемся. Мы не тянем лямку, не рвем на голове волосы и не жалуемся, что все тяжело. У нас, как у всех семей, бывают проблемы — например, сейчас у наших девчонок дебютировала серьезная психиатрия, и мы занимаемся этим вопросом — но в целом мы живем с удовольствием и ни о чем не жалеем.
Елена Лянгузова, Киров, мать двоих приемных детей с синдромом Дауна
У нас с мужем двое приемных детей с синдромом Дауна: Ваня и Эмиля. Им обоим по 12 лет, родились они в разных семьях и попали к нам в разное время, но сейчас живут как брат и сестра.
По профессии я врач. Работаю в общественной организации «Дорогою добра», которая поддерживает семьи детей с особенностями развития, с самого ее основания в 2011 году. Первый проект нашей организации назывался «Право на маму». Я договаривалась со знакомыми врачами в роддоме, чтобы они приглашали нас, когда рождается ребенок с синдромом Дауна. Наша задача была поддержать семью особого ребенка, объяснить, что к чему и сделать так, чтобы родители не отказались от новорожденного. Тогда это существовало только на личных договоренностях, кто-то из докторов шел с нами на контакт, а кто-то нет.
Как-то мне позвонили и сказали, что родился мальчик с синдромом Дауна – ребенок недоношенный, весом два килограмма, с лейкозом – но его кровная семья от него отказалась. Мы попытались поговорить с отцом мальчика – но после одного разговора по телефону стало ясно, что они отказываются от ребенка и это решение окончательное.
Ребенка перевезли в НИИ гематологии. Какое-то время я просто приходила туда, чтобы пообщаться с врачами и справиться о его состоянии, приносила необходимые вещи. В очередной такой визит я поняла, что не смогу оставить мальчика: было понятно, что у такого ребенка в детском доме шансов на выживание мало. И мы с мужем приняли решение, что оформляем усыновление. Мы прошли школу приемных родителей, нас всячески тестировали на вменяемость, отговаривали, но мы понимали, что это от незнания. Было бы очень хорошо, если бы в школу приемных родителей приглашали преподавать приемных родителей, в том числе тех, кто принял в семью особого ребенка.
У нас с мужем уже был опыт кровного родительства именно ребенка с синдромом Дауна. У нас была дочка, которая умерла в пять лет. Мы знали, что ребенок с синдромом – это не страшно, что эти дети классные. К тому же мы понимали, что у таких ребят шансы попасть в семью гораздо ниже, чем у остальных детей.
В итоге нам дали разрешение, мы прошли суд по усыновлению. И взяли Ванечку, когда ему было полгода. Потом много раз мы с ним проходили химиотерапию, пока в два года он не вышел в ремиссию, которая длится уже десять лет. Если честно, мы не планировали больше брать детей. Но через пять лет все изменилось. Мы ходим волонтерами в детские интернаты. И в какой-то момент совершенно разные люди стали рассказывать мне об одной и той же девочке. Мы с мужем решили посмотреть эту девочку. Она была такого же возраста, как Ваня, только жила в детском доме с рождения. Увидев Эмилию, мы решили взять ее на гостевой режим. Было время перед мартовскими праздниками, и мы взяли ее на несколько дней. Так Миля (так мы ласково называем ее в семье) у нас и «загостилась».
По мне приемное родительство ничем не отличается от кровного. Вот они, твои дети, и ты всячески пытаешься сделать так, чтобы им было хорошо. Когда ты планируешь взять в семью ребенка из детского дома, самое главное – понимание, что придется быть стабильным и любящим в любой ситуации. Вас точно будут ждать «сюрпризы», связанные с тем, что ребенок находился в детском доме. И этих ситуациях очень важно быть устойчивым, находиться рядом и любить, что бы ни случилось.
Нам было трудно только с Милей. Ванечка у нас стабильный, любящий порядок и абсолютно уверенный, что мама и папа его любят. Миля провела в «системе» пять лет, и это сказалось на ее доверии и к миру, и к нам. Она – девочка темпераментная, артистичная, любящая выступать, танцевать, сниматься на камеру. Миля трудно адаптировалась, у нас случился кризис детско-родительских отношений. Мне было трудно. И как хорошо, что рядом оказались специалисты, которые помогли. Мы поехали семьей в семейный лагерь Центра Лечебной педагогики, где Анна Львовна и Вера Битовы и другие специалисты помогли осознать, что я не могу поменять ребенка и придумали, как нам вести себя, чтобы облегчить адаптацию ребенку и снять напряжение с себя. Миля адаптировалась в нашей семье пять лет – ровно столько же, сколько была в детском доме. Мы прошли еще те испытания, но это совершенно стоило того, потому что сейчас наша девочка стала ребенком, который абсолютно уверен в том, что мама и папа никуда не денутся, что мы любим ее.