Цивилизация
— Алексей, сложно представить более подходящее время для выхода книги, в которой мистические существа раз в год меняют одно плохое воспоминание в головах людей на одно хорошее и борются с «мутью». Кажется, нам всем тоже требуются такие суперсилы. Расскажите о том, как создавался роман и как родилась идея объединить обычных людей и существ из потустороннего мира?
— История появилась сама собой, поэтому ее не пришлось специально упаковывать воедино. Все героини появились вместе, вся их компания подружек. Было понятно, чем они занимаются, кто глупо шутит, кто не шутит, кто больше сконцентрирован на своем быте (Прасковья), а кто меньше, то есть Надя. Была такая идея: несмотря на то, что она живет довольно необычной жизнью, ее проблемы очень близки каждому человеку. Эта тема забвения, того, что она изгой, что она не узнает себя в зеркале, что она что-то не помнит. Это очень близко и мне самому.
— А как у вас вообще рождаются истории: вы видите образ персонажа, от которого дальше идет развитие, или все-таки это какая-то тема, а дальше она уже заселяется героями?
— По-разному. То музыка какая-нибудь сыграет, то еще что-нибудь. Все как-то постепенно наполняется, об этом постоянно думаешь в течение многих месяцев. Потом начинаешь писать, продолжаешь думать, набрасываешь некую схему того, что должно произойти. Какие-то элементы постепенно выбрасываются, потому что они тормозят процесс повествования. Это довольно сложный, трудно описуемый процесс, местами утомительный, но довольно интересный.
— Сценаристы сериалов создают так называемую «библию сериала» — отдельный от сценария текст, в котором полностью прописываются герои, их биографии и так далее. А вы как автор нечто подобное делаете?
— Нет, обычно это происходит у меня в голове. У меня не так много героев, чтобы так над ними задумываться. Они как правило появляются уже с готовой работой, с тем, как они живут. Их образ уже соединен с уровнем заработка и с тем, чем они занимаются (для меня важно, где они работают, как зарабатывают себе на жизнь). Все всегда берется из ниоткуда. «Библию персонажей» не прописываю.
Просто возникла идея, что Надя будет шутить глупые шутки, а Прасковья будет немножко резковатой, очень вспыльчивой, желающей решить некоторые проблемы насилием, но у нее это, как правило, не получается. Она такая традиционная женщина. Мне показалось, что этот тип женщин уже уходит. При том, что она выглядит молодо, она все-таки женщина прошлого, позапрошлого поколения. Она строго гетеросексуальная и нетерпима к нововведениям в силу своего возраста.
— «Оккульттрегер» — городское фэнтези со своей интересной мифологией. Учитывая недавний выход книги «Тень» Ивана Филиппова, а еще раньше — романов Пелевина, кажется, что жанр городского фэнтези сейчас обрел второе рождение. Вы так не думаете?
— Этот жанр естественным образом возник и развился из волшебной сказки. Просто сейчас роль непроходимого леса играет город. В чем развитие волшебной сказки? В том, что непроходимый лес стал еще и местом жительства героя, всеми его локациями, где он переживает свои приключения. Это эволюция истории, ее рассказывание.
— Ваша цитата: «у нас люди от депрессняка, если его углублять и расширять, начинают получать своеобразное удовольствие. Чем беспросветнее, тем светлее». Это звучит как буддийский взгляд на вещи: принять то, что нельзя изменить. Ваши герои бунтуют против неидеальной реальности или принимают ее как должное?
— Некоторые вещи они не могут принять. Есть вещи, которые в нас всегда остаются и их нельзя окончательно предавать, иначе ты перестаешь быть самим собой. Просто у каждого человека разные границы того, что он готов терпеть.
— А вам самому интересней истории про бунтовщиков или про «маленьких людей», отказывающихся переделывать существующую реальность?
— Мне интересные разные герои. Я понял, что политика — это отдельно, жизнь — отдельно. Потому что политика — это некая сила, которая сверху вкидывает правила игры, в которых надо выживать.
— «Афиша» в своей рецензии назвала «Оккульттрегер» вашим «самым читательским романом». Согласны ли вы с этим? Насколько история оказалась понятна вашим поклонникам?
— Когда я начал читать роман своей жене, понял, насколько забавно получилось. Там действительно происходит много событий. По сравнению с этим романом в моих других трех в принципе не происходит ничего. Здесь больше разнообразия обстоятельств.
Да, я согласен, что это читательский роман, мне самому он понравился Обычно когда книга находится на этапе редактуры, начинаешь уставать от истории. А тут все время, когда возвращаешься к этим событиям, они очень радуют, веселят и вызывают сочувствие.
Алексей Сальников
Никита Журнаков для Шинель.Медиа— Вас называют современным классиком. Вам как писателю важно успевать фиксировать реальность «по горячим» следам, или, наоборот, лучше работать через рефлексию о случившемся только спустя время?
— Все писатели фиксируют настоящую реальность здесь и сейчас: от авторов фантастики до авторов детективов. Даже если детектив не совпадает с реальностью и там происходят невероятные события с юридической точки зрения, все равно — это мечта о том, как должно быть, это отклик именно на сегодняшний день. Литература всегда о текущем моменте. Нет литературы, которая была бы отвязана от того времени, когда она была написана. Иначе ее просто не читают.
— На волне популярности другого вашего большого романа «Петровы в гриппе и вокруг него» разрасталась дискуссия о том, какой мир ваших историй: это ад или рай? Галина Юзефович в своей рецензии на «Оккульттрегер» подытоживает, что мир ваших историй, вне всякого сомнения, это рай. А вы сами как считаете?
— Все очень по-разному, но в основном я пытаюсь показать, что жизнь на самом деле — волшебная вещь. В повседневности иногда все уходит в некую рутину, поэтому хочется показать какое-то волшебство и чудо жизни.
— Кстати, о «Петровых», которые получили такую успешную экранную жизнь, хотели бы вы, чтобы и «Оккульттрегер» был экранизирован?
— Да, его можно было бы экранизировать, я надеюсь, что это случится. История получилась довольно интересная.
— Считается, что нередко современные западные писатели часто выпускают книгу сразу с заделом на то, чтобы потом можно было продать в Голливуде права на ее экранизацию. А вы об этом думаете во время создания своих книг?
— Изначально я об этом не думаю. Когда вижу уже законченную историю, то думаю, что вроде неплохо выглядело бы на экране.
— Понимаю, что этап с «Петровыми» давно позади, но расскажите о том, как складывалось ваше сотрудничество с Кириллом Серебренниковым и насколько вам как автору было легко отдать свое «детище» в чужие руки?
— С удовольствием отдал (улыбается). Мне было интересно, что он из этого сделает. Мы не тесно работали, потому что его основной задачей было снимать фильм со своей идеей. То, что он передал в фильме, мне показалось полным сочувствия и соучастия роману. Какие-то лирические моменты он показал особенно остро, даже лучше, чем в книге. Съемки от первого лица смешные и трогательные одновременно. Я с удовольствием посмотрел несколько раз, до сих пор иногда слушаю музыку оттуда.
Кадр из фильма «Петровы в гриппе» (2021)
Фонд «Кинопрайм»— Кого из писателей вы сами читаете и перечитываете? Что из недавнего произвело на вас самое сильное впечатление?
— Бывает, перечитываю Зощенко. Последние полгода я хвастаюсь открытием для себя Фазиля Искандера. Он произвел на меня впечатление своими крупными текстами, воспоминаниями о детстве. «Сандро из Чегема» — его замечательный роман. Для меня всегда история и авторский стиль идут вместе.
— Говоря о читательской реакции на ваш предыдущий роман «Опосредованно», вы признались, что у вас «появилось спокойствие и полное умиротворение, я осознал, что все, для чего я живу, я сделал». Это окончательное ощущение или оно улетучивается с началом создания каждой последующей книги?
— Этот азарт появляется, но, когда переполняет отчаяние во время написания очередного романа, то думаешь: «Можно уже успокоиться, оглянуться, посмотреть, что — прекрасно, успел», — и продолжать писать дальше. Это такой способ немного расслабиться и не впадать в какие-то крайности.
— Вы — лауреат нескольких крупных литературных премий. Сами литературные критики к ним относятся неоднозначно, мол, былого толка в них особо не осталось. А вы сами как считаете, литературные премии все еще могут зажигать новые имена или теперь уже только фиксировать случившийся феномен того или иного автора?
— Они привносят в литературу то, чего нет в обыденной жизни писателей — некий кровавый азарт. Жизнь писателя, как правило, ежедневная рутина. А этот соревновательный момент скрашивает серые будни. Можно спорить о справедливости и несправедливости этих премий, а такой спор всегда возникает в конце, когда узнают имена финалистов, но — это такой спорт. Если они есть, значит они необходимы. У них такая, спортивная ценность: не важно, плохо ты написал, неплохо, но, если тебе повезло победить, то это все равно с тобой остается и утешает.
— Вы как-то сказали такую фразу «самое смешное сейчас — это правда». Сейчас, когда всем нам совсем не до шуток, хочется завершить разговор реверсом-перевертышем вашего ответа: а правда для вас сейчас это что?
— Она остается смешной. Если начинать разбирать любую правду, она — абсурдна. Для общества — это консолидированное мнение, для каждого человека — это какие-то индивидуальные вещи. Для меня — это высшая справедливость, когда за какие-то поступки прилетает всем, кто накосячил. Есть надежда на это.