Цивилизация
— Ирина Викторовна, как театр отметил день рождения в этом году?
— Еще во времена Юрия Петровича Любимова было заведено, что день рождения театра каждый год отмечается новым спектаклем. Мы стараемся придерживаться этой традиции. В этот раз такой премьерой стал «Дон Кихот, или Санчо Панса. Русский дневник» Дениса Хусниярова по пьесе драматурга Алексея Житковского. В этом спектакле мы представляем, как мог бы разворачиваться известный сюжет, если бы благородный идальго и его верный оруженосец оказались в нашем времени.
— Каких еще премьер ждать в этом сезоне?
— В этом сезоне ничего нового мы уже выпускать не будем. А вот в следующем, как раз ко дню рождения Юрия Петровича в сентябре, выйдет спектакль «Конармия» по рассказам Исаака Бабеля. Его поставит Денис Азаров. А в начале ноября возьмемся за «Похождения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека. Точного названия постановки пока нет.
— Вы как-то говорили, что зрители Таганки условно разделились на два лагеря: поклонников «Снегурочки» и «Lё Тартюф. Комедии». Чем вызвано такое разделение?
— Это два очень разных, ярких спектакля. Почему возникло такое разделение, я и сама не понимаю. Но действительно — тем, кто в восторге от «Тартюфа», не очень нравится «Снегурочка», а фанаты «Снегурочки» не понимают «Lё Тартюф». Я думаю, здесь имеет место абсолютная вкусовщина. Говорю сейчас не обо всех зрителях, а только о своих знакомых, мнение которых ценю.
— А вы сами в каком лагере?
— Я не могу определить, потому что оба спектакля — мои дети, я выпускала и тот, и другой. Я их одинаково люблю. Естественно, когда только вышел «Lё Тартюф», я обожала его. Чуть позже вышла «Снегурочка» — и тут она вышла на передний план, потому что свежая.
— На что вы обращаете наиболее пристальное внимание, когда формируете репертуар?
— Во-первых, на профессионализм режиссера. Потом — драматургия. Честно говоря, я больше всего люблю советскую драматургию — она невероятно крепкая, профессиональная, несмотря на какие-то вещи, продиктованные временем. Пьесы написаны по самым классическим, прекрасным канонам. Там отличные образы, у каждого персонажа есть история, перспектива, развитие, — словом, есть что играть. Это прекрасно. Еще я фанат Антона Павловича Чехова. То, что он написал, живо и сейчас. У нас в репертуаре сейчас есть «Вишневый сад. Комедия» — невероятно актуально.
Сцена из спектакля «Снегурочка»
«Московский театр на Таганке»— Ожидаются ли проекты, в которых могут принять участие все желающие? Например, мастер-классы, лекции для зрителей.
— Честно говоря, я не очень люблю эту историю, потому что театр должен создавать и показывать спектакли. Для образовательных программ есть много разных институций, которые профессионально могут этим заниматься. Если мы начинаем делать лекторий или еще что-то, значит, мы отнимаем время непосредственно от нашей работы.
— Вы приглашаете к сотрудничеству Юрия Муравицкого, Дениса Азарова, Алексея Франдети и других режиссеров. У каждого — своя манера работы. Чей подход вам ближе?
— Никого из них нельзя выделить. Для актера, например, счастье работать в разных манерах, с любым из них. Поначалу, когда я только пришла в этот театр, я начала делать лаборатории с режиссерами, которые работали в разной манере. Труппа, которая привыкла к Юрию Любимову, была очень напугана, потому что столкнулась с другим подходом. Мысль «Я так не умею» приводит к панике. А потом, когда начинаешь в этом вариться, понимаешь, что становишься еще профессиональнее. Кстати, это ведь не беспочвенные разговоры, что сейчас в Театре на Таганке — сильнейшая актерская труппа. Подразумевается здесь именно профессия, ремесло, а не известные фамилии и имена, на которые идут люди. Такой результат был одной из моих целей.
— Насколько тяжело для артистов проходил процесс адаптации к новому?
— Конечно, было тяжело. Каждый профессионал умеет делать что-то так, как его научили. Хороший ремесленник, например, знает, как заваривать определенные трубы. Если ему дать другие, то он поначалу может растеряться. Так и с артистами — сначала привыкали, потом перестали бояться и стали доверять режиссеру и самим себе. Наверное, сезон мы на это потратили.
— Кого из режиссеров планируете позвать в ближайшем будущем — из тех, с кем еще не работали?
— Пожалуй, тут можно упомянуть Дамира Салимзянова, который поставит у нас «Швейка». Правда, в 2016 году он участвовал в режиссерской лаборатории. В следующем году должна быть совместная премьера с Чеховским фестивалем, спектакль «Му-му» сделает армянский режиссер Наринэ Григорян. С ней мы еще не работали. Думаю, у меня получается собирать лучших.
— Как сейчас обстоит дело с режиссерскими лабораториями?
— Пока мы с ними завязали. У нас сейчас много работы, а лаборатории все-таки отнимают время. Последняя лабораторная сессия, которую мы провели осенью прошлого года, не показала успеха, поэтому я решила сделать паузу.
— А есть ли актеры, которых вы хотите увидеть на своей сцене?
— Я бы очень хотела увидеть у нас Алексея Серебрякова, Андрея Смолякова, Константина Юшкевича. Но это артисты, под которых нужно делать спектакль, их нельзя пригласить просто в какую-то работу. И не потому, что у них слишком громкие имена. Я приглашаю сюда артистов только тогда, когда в труппе «Таганки» нет кого-то подходящего на определенную роль. Если такой артист есть, никого со стороны приглашать не надо.
— А как проявляет себя молодежь, которая выходит из стен театральных вузов? Какое оно, новое поколение?
— Они другие. С молодыми бывает непросто, но, конечно, есть умные, талантливые ребята. Кстати, мы не так часто набираем в труппу «молодняк». Самый большой набор у нас был года четыре назад, когда мы взяли троих или четверых. С тех пор — никого, разве что переманили из другого театра Алексея Гришина. Еще я пригласила к нам Олега Соколова, который не числился ни в какой труппе.
— В конце 2021 года Театр на Таганке объединился с «Содружеством актеров Таганки». Как проходил процесс?
— Человеческий фактор — самое сложное. Было непросто начать объединять разные труппы, которые толком никогда не пересекались, не следили за творчеством друг друга. Сейчас я стараюсь задействовать в спектаклях обе труппы одинаково, пропорционально. Хотя теперь, конечно, это уже единый коллектив.
Ирина Апексимова
Екатерина Чеснокова/РИА «Новости»— Театр на Таганке стал глотком свежего воздуха для своего времени, он был дерзким, смелым. А какой он сейчас, как бы вы сформулировали?
— Когда он возник в 1964 году, в городе было всего около 20 театров — вместе с музыкальными, детскими, кукольным. Сейчас только в подчинении Москвы их несколько десятков. Тогда и время было другое — не было интернета, социальных сетей. Что происходит с нами сейчас? Не буду оригинальной и процитирую очень приятные для меня слова одного серьезного искусствоведа-театроведа, которые прочитала недавно. Он написал: «Театр на Таганке — это умный театр». Это так. Он остается умным театром для умных людей. Мы отдаем дань славному прошлому. Например, у нас есть в репертуаре постановки Юрия Любимова «Мастер и Маргарита», которой исполняется 45 лет, и «Добрый человек из Сезуана», он идет с 1964 года — именно с него когда-то и начинался театр.
— Насколько сложно удерживать внимание зрителей?
— Очень сложно. Предложение действительно опережает спрос, и достучаться до зрителей, рассказать им, что в этом театре выходит такой-то спектакль, очень сложно — для этого мало средств, гораздо меньше, чем можно подумать. Самый эффективный способ — сарафанное радио. Как было 60 лет назад, так и сейчас. Всегда есть какие-то задачи, которые нужно решать.
— Серьезным вызовом для всех стала пандемия. Как театр пережил ограничения, связанные с ней?
— В начале пандемии был необходим онлайн-формат, мы подстраивались под новую реальность. Но это театр в неживом виде. Театр нужно смотреть в зале. Это непосредственный обмен энергией, зрительный контакт с гостями. Оно очень важно. А на плоском экране ты ничего не видишь. Смотреть спектакль, снятый одним большим общим планом, невозможно. Специальные телеспектакли — это уже совсем другая история, отдельная работа по видеосъемке и монтажу, далекая от того, что режиссер ставит для сцены.
— И вот теперь ограничения сняты.
— Мы вспомнили, что, оказывается, у зрителей есть лица, они могут реагировать. Когда ты смотришь в зрительский зал, где люди сидят в масках, ты не понимаешь, улыбаются они или плачут. По одним глазам это не всегда можно понять.