— О The Retuses заговорили в начале 2010-х. Затем вышли два альбома — «Waltz Baltika!» и «Astra». Расскажи, пожалуйста, что изменилось за эти девять лет?
— Что касается студийной работы, то я стал больше выверять и анализировать. Сам процесс записи стал намного сложнее. Если раньше, например, на альбоме «Waltz Baltika!», я исходил от мелодизма, то со времен записи «Astra» я стал больше фокусироваться на тембрах инструментов, на эффектах, динамике и лирике. Что касается концертов, то я, как и раньше, не понимаю, что я делаю на сцене, почему на меня смотрят люди.
— В марте вышел новый альбом «OMYT». Ты много рассказывал о записи альбома, о создании саунда и музыки. Над чем все-таки было работать интереснее всего?
— Не знаю, с чем это связано, но в последние годы меня мало что впечатляет. Звук и работа над ним — едва ли не единственное, что способно меня заинтересовать и вызвать какие-то эмоции. Я могу неделями экспериментировать с подбором и расстановкой микрофонов, с приборами в звуковой цепи — искать нужный мне звук.
Вообще, я довольно самокритичен и, возможно, слишком требователен к самому себе.
Порой мое самобичевание выливается в какие-то радикальные формы: я хочу продать инструменты и аппаратуру, куда-то уехать и вообще перестать заниматься музыкой. По моим наблюдениям, такое происходит со мной два раза в год — весной и осенью. Смешно, но это действительно напоминает сезонные обострения душевнобольных.
— Лирический герой в «OMYT»: кто он? Сколько в нем от тебя и твоих личных историй?
— Я никогда не давал пояснений к своим альбомам. На подсознательном уровне — возможно, но в целом — там нет ничего от меня. На этом альбоме очень неоднозначная лирика в плане посыла и символов. Если его анализировать, то возможны бесконечные вариации развития сюжета. Любая трактовка альбома слушателем будет верной.
— Ты говорил, что изначально планировал написать пьесу. В будущем ты бы хотел попробовать себя в театральном искусстве?
— Я не знаю, куда меня занесет завтра. Но мне интересны любые формы искусства, да.
— О чем ты подумал, когда выпустил «OMYT»? Все-таки прошло пять лет.
— Я до сих пор не до конца осознаю, что он наконец доделан и выпущен. Я всегда переживаю, когда выпускаю альбомы, всегда чувствую какое-то давление от «ожидания аудитории». В плане восприятия, понимания и работы со звуком «OMYT» — самое сложное, что я когда-либо делал. Я боялся быть непонятым, опасался, что осуждение альбома моими же слушателями навеет меня на мысль о том, что я впустую потратил пять лет своей жизни. К счастью, такого не произошло.
— Следишь ли ты за комментариями, реакциями в соцсетях? Сейчас артистам нужно постоянно быть в контакте с поклонниками. Согласен?
— Когда ты столько лет предоставлен самому себе и судишь о материале, исходя исключительно из собственных ощущений и своего «чувства прекрасного», то в какой-то момент можешь потерять объективность. Со мной такое случилось за месяц до релиза. Тогда меня выручили друзья.
На момент выхода альбома мне было крайне интересно узнать, что люди о нем думают.
Я периодически мониторил соцсети, создал обсуждения в группе лейбла «Castlelock», где каждый мог предложить свой вариант трактовки, поделиться связанными с альбомом историями. Мне очень нравится такое взаимодействие с аудиторией, оно мне кажется максимально приближенным к нормальному человеческому диалогу.
— Твои тексты всегда были очень поэтичны (и на последнем релизе, к слову, не обошлось без Маяковского). Что думаешь про современную поэзию?
— Несколько лет назад, когда гремел Versus [Battle — прим. «Газета.Ru»], я бы назвал рэп новой формой поэзии, сегодня — нет. Вылезло очень много посредственности и графомании. Из поэтов я бы выделил Сережу Долгополова, но я опоздал, он умер в 2017-м.
— А про музыку?
— Из российских артистов я бы выделил Хаски, Gruppa Skryptonite, «Увулу», Масло Черного Тмина, Мак Сима Мглу, Аффинаж, Мишу Мищенко и «Нотэберд». Вообще, я практически не слежу за музыкой, так как устал расстраиваться. Если бы и артисты, и индустрия, включая продюсеров, битмейкеров, звукорежиссеров, подходили бы ответственно и креативно к тому, что они выпускают, то мы не пришли бы к эпохе однодневных и неотличимых друг от друга хитов российского поп-рэпа, записанного за пять минут в Fruity Loops или GarageBand, звучащего по принципу «громче — лучше». Еще больше расстраивает то, что на это есть спрос, и что большинству такие вкусы навсегда привиты. Отсюда культурная ксенофобия и регресс.
— С недавних пор многие музыканты в России высказываются на социальную/политическую тематику. Достаточно вспомнить прошлый год с отменами концертов, в частности, Хаски и группы ic3peak. Следил ли ты как-то за происходящем?
— Да, я следил. Очень печально, что такое возможно в 21 веке. Бессмысленно пытаться контролировать и цензурировать культуру, так как она по своей сути неподвластна какой-либо системе и нормам.
— В эту субботу, 29 июня, ты выступаешь на Bosco Fresh Fest. В одном из своих интервью ты рассказывал, что концерты для тебя — «невероятный стресс»? Как обстоят дела с фестивалями?
— С фестивалями дела обстоят еще хуже. Обычно на них ограничено время саундчека, а так как у нас довольно много инструментов, то не всегда успеваешь должным образом отстроить звук на сцене. А если я не контролирую инструменты и динамику во время концерта, то могу в считанные секунды потеряться и несколько недель переживать из-за неудачного выступления.
— В этому году среди хедлайнеров фестиваля представлен британец Джеймс Блейк, которого ты как-то упоминал в списке авторов любимых альбомов. Раз звезды так сложились, и вы выступаете на одной площадке, хотел бы посотрудничать с ним?
— Да, конечно. Но я не люблю навязываться.
— Сейчас в бесконечном потоке фрешменов, которые быстро становятся звездами, а потом также резко потухают, как музыканту сохранить свою индивидуальность и не впасть в забвение?
— Забыть про забвение и делать то, за что тебе не будет стыдно спустя десятки лет.