Цивилизация
Бытописатель купеческой жизни, исследователь провинции и замечательный колорист Борис Кустодиев оставил потомкам пышнотелых дам, праздничную нарядную Русь и самобытную реальность старого времени. Он был талантливым учеником Ильи Репина, о котором знаменитый живописец писал: «На Кустодиева я возлагаю большие надежды. Он художник даровитый, любящий искусство, вдумчивый, серьезный; внимательно изучающий природу…».
После окончания Академии художеств Кустодиев много путешествовал по Европе, работал, участвовал в международных выставках — в Мюнхене (1901) и Венеции (1907) получил золотые медали. Его картины приобретали самые разные музеи, в том числе Музей императора Александра III и Третьяковская галерея.
Борис Кустодиев. Автопортрет. 1912
Wikimedia CommonsВ 35 лет успешный художник столкнулся с первыми признаками опухоли спинного мозга. «Тогда это был еще подвижный, стройный человек, застенчивый, но всегда правдиво высказывавший свое мнение, остроумный собеседник, загоравшийся от разговоров об искусстве, никогда, однако, не выступавший публично, — писал в своих мемуарах художник Георгий Верейский. — У Бориса Михайловича начинала все сильнее разрастаться опухоль в спинном мозгу, и в том же, 1913 году ему была сделана операция в Берлине».
Через два года Кустодиев передвигался и работал уже на костылях. Вторую операцию ему сделали в Петрограде в клинике профессора Цейдлера. Но ощутимых результатов лечение не принесло — последние 15 лет жизни Кустодиев был прикован к инвалидной коляске.
Борис Кустодиев. Портрет Ф. И. Шаляпина. 1922
Wikimedia CommonsКустодиев получил известность, в первую очередь, как талантливый портретист. В своих работах он уделял внимание не только, собственно, изображению человека, но и деталям обстановки или пейзажа. «Пишу охотно как жанры, так и пейзажи, но больше всего влечет меня к портретной живописи», — писал он в автобиографии («Огонек», 1908, № 1).
Портрет Шаляпина давался художнику нелегко
— он писал двухметровый холст по частям, полулежа, с помощью специально разработанного устройства, способного наклонять полотно до нужного положения. В 1922 году Шаляпин, дороживший своим портретом, выкупил работу и увез ее в эмиграцию во Францию.
«Много я знал в жизни интересных, талантливых и хороших людей, но, если я когда-либо видел в человеке действительно высокий дух, так это в Кустодиеве», — говорил Шаляпин.
Борис Кустодиев. Ярмарка. 1906
Wikimedia CommonsТроица, Вербное воскресенье, Крещение, Масленица — народные праздники, гуляния и ярмарки Кустодиев писал ярко, пестро и гротескно, стараясь уйти от репинского реализма. «Я считаю пестроту, яркость именно весьма типичной для русской жизни», — говорил Кустодиев. В 1916 году одну из самых знаменитых и узнаваемых его картин — «Масленицу» — купила Академия художеств. Произошедшее вызвало скандал в среде консерваторов, которые обвинили художника в мещанстве и выступили против приобретения «лубка».
«В своих работах хочу подойти к голландским мастерам, к их отношению к родному быту. У них масса анекдота, но анекдот этот чрезвычайно «убедителен», потому что их искусство согрето простой и горячей любовью к видимому. Голландские художники любили жизнь простую, будничную, для них не было ни «высокого», ни «пошлого», «низкого», все они писали с одинаковым подъемом и любовью», — говорил Кустодиев.
Борис Кустодиев. Купчиха, пьющая чай. 1923
Wikimedia CommonsКупчихи Кустодиеву удавались особенно — он стал первым, кто показал «успешную женщину» своей эпохи. Дородная, статная, в пестром платке или шали, неизменно пьющая чай у богатого самовара — без нее летопись купеческой жизни «по Кустодиеву» была бы не так колоритна. Как и без сопутствующих деталей русского чаепития — фаянсовых чайников, сервировки, традиционного блюдца.
«Говорят, что русский быт умер... Это чепуха! Быта не убить, т. к. быт — это человек…», — писал Кустодиев.
Между тем, критики не понимали художника, а газеты обвиняли в безвкусице. «Не знаю, удалось ли мне сделать и выразить в моих вещах то, что я хотел, — любовь к жизни, радость и бодрость, любовь к своему «русскому» — это было всегда единственным «сюжетом» моих картин», — заявлял, со своей стороны, художник.
Борис Кустодиев. Утро. 1904
Wikimedia CommonsЖена художника Юлия Прошинская отличалась от героинь, которых любил изображать ее муж. Хрупкая, утонченная, изящная — Кустодиев трогательно и горячо любил Юлию, писал ее портреты и благодарил судьбу за встречу в Костромской губернии в студенческие времена. Прошинская стала его любимой женщиной и другом, музой и сиделкой.
Именно Юлия приняла мужественное решение во время операции и попросила хирурга: «Руки оставьте, руки! Художник – без рук! Он жить не сможет…».
«Сколько любви, преданности, какое чувство долга нужно было для того, чтобы пятнадцать с половиной лет отдать помощи и душевной поддержке тяжелобольного мужа! И никогда ни слова недовольства, ни намека на усталость. Верный друг, нежная мать и хозяйка, она была женщиной необычайной душевной чистоты и удивительной доверчивости. Все тяготы жизни, все заботы по дому и семье лежали на ней одной. Да, отец, не ошибся в выборе спутницы жизни, она была достойна его. Я хочу, чтобы все это знали, ибо без ее повседневной помощи и ухода он не мог бы жить, не мог бы работать!», — вспоминала позднее дочь художника Ирина.
Борис Кустодиев. Большевик. 1920
Wikimedia CommonsРеволюцию Кустодиев наблюдал из окна. Он встретил перемены восторженно и считал все происходящее на улицах «великой радостью».
«Как будто все во сне и так же, как во сне, или, лучше, в старинной «феерии», все провалилось куда-то старое, вчерашнее, на что боялись смотреть, оказалось не только не страшным, а просто испарилось «яко дым»!!! Как-то теперь все это войдет в берега и как-то будет там, на войне.
Хочется верить, что все будет хорошо и там. Ведь это дело показало, что много силы в нашем народе и на многое он способен, надо только его до предела довести.
...Здесь все еще кипит, все еще улицы полны народом, хотя порядок образцовый. Никогда так не сетовал на свою жизнь, которая не позволяет мне выйти на улицу — ведь «такой» улицы надо столетиями дожидаться!», — писал Кустодиев в марте 1917 года Василию Лужскому.
А дочь художника позднее описывала события тех дней так: «В мастерской была тишина, а за окном кипела жизнь. Кто-то кричал. Бурлила толпа. Но звуки не проникали в студию. Отец писал около трех часов. Пока не ушло солнце. Когда я увидела его глаза, они были влажны. Подумав, что у него начались боли, я принесла лекарство. — Ирочка, ты не понимаешь, что это за счастье, что у нас в Петербурге я вижу красные флаги свободы!».
Спустя три года наступило разочарование:
«Всюду дерутся, кто-то кого-то побеждает, накладывает один на другого контрибуции или в тюрьму сажает. ...Нашу соседку помещицу только что посадили в тюрьму и требуют 10 000 р. выкупа! ...Вот во что выродились наши долгожданные свободы. Вспоминаю наши вечера у Вас в начале войны, когда все так горячо принималось и все были полны надежд на будущее, как все это оказалось не таким, как ждали и хотели» (из письма Кустодиева к Василию Лужскому).
Борис Кустодиев. Русская Венера. 1926
Wikimedia CommonsРубенсовских героинь Кустодиева не раз обвиняли в пошлости и мещанстве. Тем не менее, художник оставался верен идеалам эпохи Возрождения всю свою жизнь. А выражение «кустодиевские красавицы», несмотря на критику, давно уже «ушло в народ» и стало символом женственности. Пышнотелую и золотоволосую «Русскую Венеру» тяжелобольной Кустодиев писал год — к тому времени врачи запретили ему много работать.
В феврале 1927-го художник обратился в Народный комитет — на выезд в Германию для лечения нужно было разрешение этого ведомства. Положительное решение было получено в марте, а загранпаспорт — в мае — через 10 дней после смерти Кустодиева. Он ушел в 49 лет.
