Цивилизация
Господин Дракон заходит в дом архивариуса Шарлеманя и его дочери Эльзы запросто. У него сросшиеся брови, отчего он напоминает Брежнева, и лицо Игоря Верника, узнаваемое несмотря на большое количество грима. А еще вместе с ним приходят две головы — по остроумной режиссерской воле это еще два актера, которые просто ходят за ним следом, женщина (Ульяна Глушкова) и ребенок. Эльза (Надежда Калеганова) и ее отец (Евгений Перевалов) встречают (видимо, частого) гостя вежливо-привычно — тот факт, что завтра Эльза должна отправиться Дракону на съедение, воспринимается ими спокойно, с каким-то будничным фатализмом. Правда, в их квартире, решенной художником Ларисой Ломакиной как советское жилище 70-х годов, за столом сидит гость — Ланселот, странствующий борец со всем нехорошим (Кирилл Власов).
Полный достоинства храбрец недолго думая объявляет Дракону о намерении его убить.
Он его обязательно убьет — перережет горло сначала самому визави, потом жене, а детскую голову, подумав секунду, пощадит.
Режиссер Константин Богомолов в последнее время работает стахановскими темпами: не успел в МХТ после большущих «Трех мушкетеров» появиться «Юбилей ювелира», как он уже ставит «Сентрал Парк Вест» по Вуди Аллену, только объявил о работе над пьесой Шварца — и вот она, премьера.
На каждом из этих спектаклей полные залы, приставные стулья, овации. И каждый раз ожидания, что
«анфан террибль», «скандалист», «бузотер», или как еще называет Богомолова театральная журналистика, будет ниспровергать и издеваться, не оставляя камня на камне от первоисточника,
как он сделал в памятном, но уже давнем «Идеальном муже». И уже третий спектакль режиссер Богомолов оставляет ожидающих без «жареного» — «Юбилей ювелира» оказался горьким и тонким сыновним приношением худруку Олегу Табакову, «Сентрал Парк Вест» — «актерским» спектаклем, неожиданно внимательным к ироничной сентиментальности первоисточника.
«Дракон» вышел в этом смысле спектаклем удивительным. Еще до генеральных прогонов анонсирующая постановку критика писала, что у спектакля МХТ есть сильный конкурент — кинокартина «Убить дракона», убийственно мощная антиутопия, снятая Марком Захаровым в 1988 году. Так вот, ничего подобного: да, Богомолов переиначил пьесу, например, представив ее в виде «пяти вечеров» в доме архивариуса — то есть введя отсылку к знаменитому спектаклю и фильму по хрестоматийной пьесе Александра Володина.
Однако и текст, и дух сочинения Евгения Шварца свободно просвечивают и сквозь эту структуру, и сквозь другие фирменные приметы богомоловского стиля —
закулисные съемки персонажей до их появления на сцене, работу с титрами и видеоартом (художник Илья Шагалов).
«Вы свободны», — говорил у Захарова Абдулов-Ланселот горожанам после тяжелого боя с Драконом, и народ падал перед ним на колени. «И я вернусь к тебе, Эльза!» — с нарочитой, патриархальной брутальностью в голосе говорит одетый в шинель красноармейца Власов-Ланселот у Богомолова, и на душе зрителя становится тревожно за судьбу бедной девушки.
А уж когда странствующий причинитель добра начинает буднично резать одно за другим горло покорному звероящеру, эта тревога достигнет апогея.
Здесь жалко всех: преисполненного хемингуэевской мужественности глуповатого Ланселота; тусклую Эльзу, ее отца, комичного в своем переходе от покорности к робкому протесту; эльзиного жениха Ганса (Павел Табаков), который при Драконе за готовность отдать невесту на съедение уже почти получил утешительный пост при дворе, а после гибели ящера был вынужден уйти в священники.
«Сын мой», — обращается он к Бургомистру, которого бесподобно играет Олег Табаков, и зал взрывается от хохота.
Бургомистра, постоянно выискивающего у себя и предъявляющего признаки всех возможных психических заболеваний, жалко невероятно. Особенно когда он — в полном соответствии с литературной основной — сам принимает на себя управление освобожденным народом.
Да, «Дракон» — это еще одно богомоловское высказывание о времени и нас в нем. Только в отличие от «Идеального мужа» или перегруженных аллюзиями и цитатами «Мушкетеров»
это высказывание оставляет зрителю простор и стройматериал для построения собственной интерпретации того, что он видит на сцене.
Например, для такой — дело не в ланселотах и не в драконах, и даже не в им преданном народе, а
в какой-то удивительной, разлитой в воздухе безнадежности, которая с появлением Ланселота и усекновением драконьих голов никуда не делась.
Описанный Шварцем вольный город жил при деспотии: отдавал ему своих девушек, а взамен пользовался услугами (например, однажды во время чумы ящер вскипятил для горожан озеро для дезинфекции).
А потом зажил при так называемой свободе — и, по Богомолову, не просто не заметил ее наступления, а
впал в какую-то удивительную, апатично-счастливую, жвачную тупость.
Эта безнадежность и есть дракон — и в финале два главных героя будут, не понимая ничего, смотреть стеклянными глазами на пожирающее занавес пламя. И ведь нельзя сказать, что у Шварца всего этого не было — так что, в отличие от Оскара Уайльда в случае с «Идеальным мужем», в гробу никто вертеться не будет.
