Цивилизация
Главный герой картины — одинокий вдовец, который из-за проблем со здоровьем потерял работу. Он вынужден обратиться к государству с просьбой оформить пособие. Но система выстроена так, что несчастный Дэниел Блэйк ходит по замкнутому кругу без какой-либо надежды решить свою проблему. Вместе с ним пороги социальных центров обивает мать-одиночка, воспитывающая двоих детей. И так получается, что эти двое становятся единственной поддержкой друг для друга.
Картина была удостоена «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Эта победа стала не только прекрасным подарком к 80-летию Лоуча, но и событием фестиваля — Лазурный Берег вдруг забыл о гламуре, отметив социально-политическую драму. Получая награду, режиссер сказал: «Мы все должны помнить о тех, кто вдохновил меня на создание такого фильма. Это люди, которым нечего есть». Вот и беседа с Кеном Лоучем получилась скорее больше о политике, нежели о кино в чистом виде.
— Полагаю, что у вас не было недостатка в материале. Но было ли что-то в этих персонажах, о чем непременно хотелось сказать?
— Существует огромное количество ужасающих историй, которые заслуживают внимания. Например, истории о людях с ограниченными возможностями или людях с суицидальными наклонностями. Но для меня было важно придумать таких персонажей, которые проигрывают битву с системой. Главный герой по имени Дэн (в исполнении Дэйва Джонса) — приветливый и законопослушный малый, а значит, он не является очевидной жертвой. То же самое его знакомая Кейти (сыгранная Хейли Сквайре), живущая по правилам общества. Но в какой-то момент они становятся жертвами системы, они уязвимы и беззащитны. И гибель — кратчайший путь к избавлению от мучений.
— Не думали о счастливом финале? Или, возможно, сценарист Пол Лаверти вам его предлагал?
— Счастливый финал был бы неправильным. Это трагическая ситуация по сути своей. Невозможно думать о хорошем финале, когда героиня вынуждена превратить свое тело в товар, для того чтобы выжить. И я могу рассказать вам много реальных весьма печальных историй, которые не вошли в фильм.
— А как вы работали над сценарием?
— Мы с Полом в основном обменивались сообщениями по поводу результатов футбольных матчей. (Смеется.) А если честно, сперва искали истории в газетах, присылали друг другу вырезки, выбирали наиболее интересные.
— Стал ли фильм следствием вашего личного возмущения или недовольства работой этой социальной системы?
— Лично я не сталкивался с такими проблемами. Но невозможно знать, что происходит в твоей стране, и оставаться равнодушным. Я в своем фильме говорю о людях, которых мы хорошо знаем, которые составляют значительную часть населения не только моей, но и любой страны. Их сотни тысяч, и они заслуживают внимания. Безусловно, слепой гнев или пустое возмущение недостаточны, если не будут найдены пути решения проблем. Но дело в том, что наши британские политики абсолютно подконтрольны. Они ссылаются на то, что все проблемы — не что иное, как следствие свободных рыночных отношений, обещают что-то исправить, но на деле сдвинуть дело с мертвой точки очень трудно.
— А пресса не помогает?
— У прессы сейчас три темы: беженцы, мигранты и люди, находящиеся у власти. И мало кто думает о том, что в каждой стране полно обычных людей, которые нуждаются в помощи и которые каждый день сталкиваются с враждебностью со стороны общества.
— С высоты своего опыта вы ощущаете сегодня больше страха перед миром, чем раньше?
— Конечно. И причин много.
Ну, например, одна только Великобритания несет ответственность за существенную часть этого страха. Посмотрите, что мы сделали в Ираке, мы атаковали Фаллуджу с применением химического оружия, убивая людей и оставляя их обезображенными. И это будет в нас в течение нескольких поколений.
Часть этого глобального страха связана с тяжелым положением беженцев. Это страх лодок, пересекающих Средиземное море.
— Если не о глобальном, а личном страхе? Чего вы боитесь?
— Невозможности предсказать будущее. Я не знаю, что произойдет.
Будет ли вода там, где сейчас живут люди? Как поведет себя экономика? В настоящее время примерно 60 семей контролируют богатства Земли. На их долю приходится более половины всего мирового дохода.
Вместе с тем я вижу все больше и больше людей, не способных себя содержать. Мне страшно от такой реальности, и я не хочу такого будущего для новых поколений.
— Верите в революцию?
— Когда речь идет о революции, перед нами возникают образы из прошлого: гильотина, армия, танки и т.д. Я думаю, что существуют другие пути.
— Вот ваш фильм — драма. Но в нем есть и юмор. Причем это нормально для большинства ваших работ. Как вам удается это сочетание?
— Мы же все люди. И всем нам не чуждо хорошее настроение. И потом, знаете, без юмора в любой истории было бы мало человечности и совсем не было бы правды.
— Вы сказали о гневе, о страхе. Но есть ли надежда?
— Обязательно! В моем фильме, как и в жизни, это люди, которые предлагают помощь. Чаще всего это женщины, причем не очень молодые. Вот они и есть главная надежда.
— Судя по фильму, вы критически относитесь не только к бюрократии, но и технологиям. Call-центры, онлайн-форумы и прочие штуки не вызывают у вас большого энтузиазма?
— Они, как бы это сказать, отстраняют человека, отдаляют его. Сегодня мы висим часами на телефоне в ожидании ответа и консультации. Все эти технологии заканчиваются лишь зарабатыванием денег кем-то третьим.
— Вы прямо-таки каких-то левых взглядов придерживаетесь.
— Мне кажется, что это единственное решение, поскольку оно основано на общем планировании и общей собственности.
Монополистический капитализм приводит обычный народ к бедности и отчаянию.
Например, если мы все вместе не начнем планировать использование ресурсов планеты, в скором времени получим повышение средней температуры воздуха и уровня воды с предсказуемыми последствиями. Но что-то я не уверен в том, что крупные компании готовы пересмотреть свои планы. Им намного выгоднее максимизировать свою прибыль. Если одни перестанут зарабатывать, за них это тут же сделают другие корпорации. Вот так и будут пасовать друг другу, используя ресурсы и стараясь производить как можно больше. Единственный способ остановить эту махину — грамотное планирование. Но должен заметить, что в моем понимании левые взгляды не означают обращение к сталинизму. Я скорее призываю к демократии, но такой, которая придерживается правил.
— Жизнь в Европе, и в частности в Британии, оказывается не столь благополучной, как иногда кажется со стороны. Как вы думаете, ваш фильм может изменить положение дел?
— Я не знаю, может ли. Это всего лишь тоненький голосок в большом хоре. Но, вполне возможно, он может побудить некоторых людей бороться с системой. Когда делаешь фильм, твоя самая главная обязанность заключается в том, чтобы быть честным. От этого зависит твой киноязык и способ выражения мысли. Я был честен, возможно, это как-то отразится на том, какое влияние картина окажет на аудиторию. Но, вообще, европейское сообщество должно сообща поддерживать все страны, входящие в Европу. Просто необходимо устранение неравенства между Востоком и Западом, которое существует до сих пор.
Врачи из стран Восточной Европы не должны уезжать в другие страны, чтобы там работать официантами. А именно это мы пока что наблюдаем.
— Ну, из всех стран самый аутсайдер — Греция.
— Греки решили бороться с системой. К сожалению, закончилось это не совсем успешно. Причина проста: руководители в Брюсселе или Страсбурге дали понять, что будут за это наказывать. За смелость и независимость приходится платить.
— Каким вы видите будущее Европы, учитывая еще и Brexit?
— Это все очень сложно… И у меня нет ответа. Любое действие — вопрос тактики. И мне лишь хочется, чтобы руководители не забывали о справедливости. Если бы я мог решать, остался бы в Евросоюзе и объединялся с другими левыми.
— Верите в такой альянс?
— Да, верю. Важно только четко определить понятие «левый». Это не обращение к опыту Советского Союза, а, как я уже говорил, сочетание социализма и демократии. Что это значит? Это значит, что интересы общества ставятся превыше интересов большого бизнеса.
— Два года назад вы заявили, что больше не будете снимать кино. Что заставило вас вернуться?
— Думаю, что просто погорячился. Дело в том, что, работая над «Залом Джимми», я в течение полутора лет жил вдали от дома. Мне показалось, что это череcчур и надо заканчивать с кинематографом. Но после того, как я провел дома неделю, сидя и ничего не делая… (Смеется.) Решил, что настало время вновь взяться за работу.
— Раз уж заговорили о доме. У вас большая семья (у режиссера пятеро детей. — «Газета.Ru»), как найти время, чтобы общаться со всеми?
— Ох, правда заключается в том, что я не такой хороший отец, каковым следовало бы быть. Это, конечно, позор. Но чтобы хватало на всё и на всех, нам нужны две жизни.
