Цивилизация
Цикл документальных программ «Теория заговора», который выходит на Первом канале с лета этого года, посвящен обману потребителей в торговле и сфере услуг. Недавно передача сменила формат: сделан упор на полезную для зрителей информацию, выстроена новая студия, а мрачного и недоверчивого ведущего Игоря Савочкина сменил более открытый Михаил Мамаев, Никита Оленев из киносериала о гардемаринах. Новый ведущий продолжил просвещать аудиторию — вышедшие с ним выпуски были о лекарствах-пустышках и о больном вопросе импортозамещения, а ближайшие будут посвящены пищевым жирам и агрессивному маркетингу. «Газета.Ru» поговорила с автором программы, замдиректора дирекции документального кино канала Андреем Сычевым о том, зачем нужно было закрывать «Среду обитания» и начинать с нуля «Теорию заговора», почему пришлось менять стиль подачи материала, о Мировом правительстве, о задачах документального вещания и о том, почему документальное кино перестало быть актуальным.
— Какая задача у вашей «Теории заговора»?
— До этого мы делали программу «Среда обитания» (выходила до 2011 года. — «Газета.Ru»), и сейчас, можно сказать, возобновили ее с другим названием и немного c другим посылом, добавили ситуацию, когда недобросовестные производители и продавцы обманывают покупателей. То есть это теория заговора против нас как потребителей товаров и услуг.
«Среду обитания» мы делали три года, и за эти годы рынок пришел к, скажем, порядку. А сейчас он получил новую встряску — из-за кризиса, импортозамещения. И получилась «Теория заговора». Вот раньше в любом сетевом магазине на полках было примерно одно и то же, годами на полках лежали одни и те же товары. Новые товары появлялись редко. А сейчас появился большой поток новых товаров — из-за границы и из нашей страны. Фактически магазины получают кота в мешке, и многие из них не в состоянии проверить качество товара.
— И вы проверяете за них?
Основная идея «Теории заговора», наверное, в следующем: провести зрителя по этим полкам и объяснить, что покупать, а что не покупать, где могут мухлевать, как это обнаружить самому — не обязательно с помощью экспертиз, просто правильно читая этикетки и внимательно осматривая сам продукт.
Ведь после того, как начался кризис, курс рубля упал, но не все решаются повышать цены впрямую, опасаясь, что их начнут шпынять, критиковать. Но у продавцов есть несколько уловок — например, продавать не килограмм, а меньше — 800 г. Или менять дорогостоящие ингредиенты внутри продукта на дешевые. Вот недавно мы нашли одну и ту же колбасу, одного и того же производителя в двух супермаркетах: в дорогом качество и цена выше, в дешевом — то и другое ниже. А этикетка в обоих случаях одинаковая.
— Вы выходите в эфир с «Теорией заговора» всего несколько месяцев и уже провели ребрендинг. С чем связана замена ведущего программы?
— Просто мы изначально слишком ушли в мрачность, в настоящую теорию заговора. Программа получалась слишком вечерняя. И пришлось делать ее более подходящей для дневного эфира выходного дня.
— Теория заговора имеет очень конкретное значение, это крайняя степень теории элит — Бильдербергский клуб, полеты американцев на Луну, убийство Кеннеди и про 11 сентября. Вы на такое определение не ориентируетесь?
— Это политика, а мы в программе политикой не занимаемся. У нас совершенно четкий сегмент — защита прав потребителя. Мы защитники интересов наших зрителей.
— Не собираетесь разоблачить тайное Мировое правительство?
— Мы только краешком задеваем заговоры больших корпораций — ведь по всему миру идет движение против обмана потребителей монополистами, пищевыми концернами, фармацевтическими компаниями. И мы, кстати, это используем. У нас выступают разные эксперты, в том числе нобелевские лауреаты. В выпуске, где речь шла о сахаре, который повышает продажи, и о школьных завтраках, мы приводим мнение очень авторитетного эксперта из США, которая прямо говорит: нельзя к выпуску из школы выводить детей на преддиабетное состояние. И нам у себя дома хорошо бы об этом задуматься. А пока, как ни странно, несмотря на кризис нас ждет повторение пути Америки — с точки зрения количества полных людей. А для политики есть ток-шоу, программа «Время», да и документальные фильмы выходят.
— Документальное кино на ТВ должно следовать за новостной повесткой или само задавать какие-то ориентиры?
— Этот очень давнишний спор — должно ли телевидение поучать или идти за зрителем. В Америке его решили в 50-х годах прошлого века, да и у нас он тоже в какой-то степени решен. Обучающие и направляющие программы ушли на сегментированный, специализированный рынок, где их можно найти десятки — «Культура», «Спас», Общественное телевидение. Мейджоры же должны удовлетворять вкусам и интересам всей страны, а не уходить в какую-то секту. Так что при подборе тем мы руководствуемся интересностью для зрителей.
А интересна в первую очередь актуальность. Да, это повестка дня, но появление такого продукта вполне обоснованно. Если сделать документальный фильм через неделю после события, его посмотрят все, а через месяц он никому не нужен. Или юбилеи известных людей — фильмы про них всегда привлекают внимание. У нас палитра очень большая, но в последние годы документальные фильмы начали меньше смотреть.
— А почему, на ваш взгляд?
В 90-е и начале 2000-х интерес к документальному кино был взрывной. В Советском Союзе все было засекречено, и начался откровенный разговор о том, что происходило в нашей стране совсем недавно. А когда все тайны стали более-менее общеизвестными, потерялся и интерес. Часть растащили специализированные каналы, другие каналы начали продвигать свои направления — например, ТВ3 начал показывать мистику, а РЕН ТВ — расследования. И в итоге люди устали от обилия документалок, но это нормальный цикл движения жанров на телевидении.
Знаете, сейчас идет определенное смешение жанров, и хороша ложка к обеду. Часть того, что мы делали в документальном кино, ушло в ток-шоу. Ведь часовой документальный фильм — а это в основном именно часовой формат — делается несколько месяцев.
— То есть актуальности фильмами не добиться?
— Актуальности можно добиться, но обычно это происходит, когда событие локализовано. Так было с Саяно-Шушенской ГЭС — не дай бог повторения. А некоторые темы быстро не сделать. Очень много персон, с которыми надо сделать интервью, они находятся в разных местах, некоторые могут говорить не сейчас, а через две недели. Это все задержки, поэтому серьезные фильмы готовятся долго. А актуализацию событий берут на себя ток-шоу. Им проще: это разговорный жанр, им не нужна картинка.
— Выпуск «Теории заговора» тоже долго готовится?
— Около полутора месяцев, за три-четыре дня сделать программу почти невозможно. У нас много экспертов, съемок в разных местах, иногда появляются человеческие истории, когда есть пострадавший, человек, которого мы защищаем. У нас, опять же, разнообразие по жанрам, мы стараемся, чтобы для зрителей была не только польза от «Теории заговора», но и чтобы ему не было скучно.
