Цивилизация
Одним из важнейших событий проходящего в Санкт-Петербурге юбилейного, 25-го кинофестиваля «Послание к человеку» стала организованная командой журнала «Сеанс» выставка «Видеосалон в Новом музее». На четвертом этаже галереи разместилось несколько объектов: панно, на котором Брюса Ли и Арнольда Шварценеггера окружает облако тегов из 90-х, комната, в которой можно послушать новогодние обращения Бориса Ельцина и Владимира Путина, телевизор, с экрана которого киноведы и кинокритики рассказывают о своем опыте посещения видеосалонов.
Центральной же частью экспозиции стал реконструированный кураторами видеосалон — комната с несколькими рядами стульев и телевизором. Кинокритик и киновед Станислав Ростоцкий специально для выставки собрал программу из фильмов уровня «Ордера на смерть» и «Сетей зла», которые посетители могут посмотреть в аутентичном качестве — в авторском переводе с засмотренных VHS-кассет. Среди прочего, проект, воплощенный в жизнь кураторами Полиной Заславской и Константином Шавловским, очень удачно совпал со спровоцированным фестивалем «Остров 90-х» ностальгическим флешмобом. «Газета.Ru» встретилась с Заславской и Шавловским, чтобы поговорить о таком важном для России десятилетии и выяснить, зачем сегодня смотреть фильмы с видеокассет.
— Ваша выставка оказалась созвучна прогремевшему в сети в последние недели ностальгическому флешмобу о 90-х и фестивалю «Остров 90-х». Так случайно получилось?
Шавловский: Да, одно к другому не имеет никакого отношения. С другой стороны, всем более-менее понятно, что 90-е — это такая шкатулка Пандоры, которая была в какой-то момент заперта властной риторикой нулевых, которая была реакцией на желание общества отодвинуть от себя травматичный опыт этого непростого десятилетия. Нас позвали в светлое завтра стабильности, но выяснилось, что мы, шагнув в него, прищемили себе хвост — простите за очевидную метафору. Теперь, видимо, анестезия нефтяного десятилетия отходит, и травма заявляет о себе. Но первым об этой травме, как справедливо отметила главный редактор журнала «Сеанс» Любовь Аркус, заговорил Алексей Балабанов в 2006 году в фильме «Жмурки». И мы тогда же сделали номер про «90-е как ретро».
Заславская: Вообще, важно и интересно, что 90-е начали рассматривать с разных точек зрения. Есть вариант эстетизации 90-х, касающейся только визуального, внешнего оформления того времени. Есть проекты рефлексивные, авторы которых пытаются что-то понять про время. Наш «Видеосалон» — это попытка проанализировать отдельные моменты из прошлого, которые так или иначе оказали свое влияние, и столкнуть их с настоящим.
Шавловский: Вот наш товарищ художник Илья Орлов, кстати, видит как в ностальгическом флешмобе, так и в нашем проекте своего рода некрореализм — полную утрату надежды на изменения. Помещая 90-е в рамку ностальгии, мы расписываемся в своем поражении. Хотелось бы верить, что насчет нашей выставки он ошибается, хотя, безусловно, доля истины тут есть: у нас все-таки довольно фетишистская выставка. Но для нас это было совсем не главным. В контексте фестиваля «Послание к человеку» команда «Сеанса» организовала ряд событий, посвященных медиаархеологии. В первую очередь это научная конференция — первая в России, посвященная этой молодой и модной на Западе науке. Василий Степанов собрал специальную программу «Перемотка», немного гиковскую, которая также исследует эту тему. Выставка «Видеосалон в Новом музее» — это попытка объяснить зрителям, что называется, на пальцах, что такое предмет медиаархеологии. Но когда мы ее задумали, мы не понимали, насколько это уникальная для мира ситуация: наши зарубежные эксперты даже представить себе не могли, что где-то в мире существовало нечто подобное. И для нас важным жестом в этом смысле было помещение нашего «Видеосалона» в Новый музей — с его венецианской штукатуркой и мраморными полами.
— Можете сформулировать, в чем эта уникальность?
Шавловский: Это такая парадоксальная штука — коллективный просмотр видео на видеомагнитофоне, который придуман для индивидуального просмотра. Это парадокс, возможный только в экономических и политических обстоятельствах позднесоветского времени. Но он породил особую субкультуру, которую мы — не скажу исследуем, это все-таки слишком смело — но на которую мы указываем нашей выставкой. Причем столкновение с этой субкультурой, просуществовавшей каких-то пять-семь лет, было неизбежно для сегодняшних 30–50-летних людей. У каждого из нас свой видеосалон, свой уникальный и в чем-то прекрасный, а в чем-то стыдный опыт приобщения к видеокультуре. Важно, что это приобщение происходило через помехи, часто цветные фильмы показывали в черно-белом варианте, голос переводчика трудно было разобрать, изображение было искажено помехами. Об этом в своей лекции «Голос и его двойник» очень интересно рассказывал Алексей Медведев. И вот очень интересно думать о том, что в нас изменил этот опыт, что в нем сделало нас такими, какие мы есть.
— А вы сами, кстати, ходили в видеосалоны?
Шавловский: Мне сейчас 32 года, эту эпоху я не застал. Но у меня тоже был свой видеосалон — мне было, кажется, лет пять, мы пошли туда в компании нескольких ребят со двора. Кажется, это был какой-то ДК и, по-моему, там показывали мультфильмы. Для меня этот поход обернулся личным кошмаром: рядом со мной сидел взрослый парень, который спал, а во сне его сильно тошнило. Только потом мне объяснили, что он был пьян.
Заславская: Я совсем не застала, поскольку еще младше Кости. И для меня как для художника в этом смысле был некоторый вызов. Хотелось понять, что в этой истории важнее — ностальгия или этот самый уникальный опыт, в котором надо разобраться. Мы в итоге попытались сохранить некоторый баланс между одним и другим.
— Если я правильно понимаю, за рефлексию, в частности, отвечает панно, которое выставлено на входе?
Заславская: Да, верно. Композиционно выставка выстроена таким образом, что мы вписываем туда разные кейсы. Мы работаем с ностальгией — воссоздавая видеосалон, программу которого собрал киновед Станислав Ростоцкий. Также мы работаем с временным контекстом и пытаемся привнести туда некоторую часть, являющуюся высказыванием коллектива авторов выставки. Эту часть как раз представляет панно, которое, как нам сейчас кажется, нуждается в доработке, — и тем не менее…
Шавловский: У нас были очень сжатые сроки, но мы надеемся, что этот проект получит продолжение — уже есть какие-то предложения на этот счет. В частности, очень хочется привезти выставку в Москву. Мне кажется, это беспроигрышный вариант в смысле аттракциона. Хотелось бы эту беспроигрышность использовать для разговора про смыслы — чего, как мне кажется, не происходит в случае флешмоба про 90-е. А жаль.
— А для вас это рефлексия или все-таки конструирование некоторой части мифа про 90-е, который сейчас многие пытаются создать? Ведь то, что вы делаете, это даже не программа «Намедни», а некоторое основанное на реальных событиях вымышленное пространство…
Заславская: Ну хорошо, если это считывается таким образом. Мы нашей выставкой, методами искусства создаем ткань смыслов и образов. Мы не даем ответов и хотим, чтобы зритель вместе с нами погрузился в тему и открывал для себя что-то свое. Сложность задачи заключалась в том, что для кого-то это часть ностальгических воспоминаний, а кто-то никогда не слышал о видеосалонах.
Шавловский: Миф — это хорошее слово, но я бы сказал иначе. Если смотреть под призмой медиаархеологии, то видеосалон — это Троя, вот мы сейчас поняли, где она, теперь осталось ее только откопать. Это сверхуникальный опыт, который все это время находился в слепой зоне — во многом из-за неосознанного, как мне кажется, желания отодвинуть его от себя. Те, кто занимается исследованиями медиа, пережили этот опыт сами и поэтому не способны еще смотреть на него отстраненным взглядом, а те, у кого не было этого опыта, не могут его исследовать. Мы столкнулись с тем, что даже материальная культура, которую породили видеосалоны — кооперативные значки, DIY-фотографии, переснятые с телевизора, – вся эта «вещность» видеосалона практически уничтожена новым временем.
— Насколько для вас, кстати, важны фильмы, которые отобрал Ростоцкий?
Заславская: Мне кажется очень важным в этом смысле то, что сказал Медведев в своей лекции. Он предложил посмотреть эти фильмы не как то, что мы видели, а как нечто совершенно новое. Увидеть их такими, какими они были тогда.
Шавловский: Да, это, безусловно, история про оптику, а не про конкретные фильмы. Про возможность посмотреть фильм глазами зрителя видеосалона. Реконструкция должна работать в связке с рефлексией — и тогда, может быть, удастся высветить какие-то темные углы и скелеты, там хранящиеся.
— Мне кажется, напоследок нам надо попросить Станислава как программного директора сформулировать, что было настолько важно в том кино.
Ростоцкий: Эти фильмы действительно важны для меня до сих пор — вне зависимости от качества. Хотя, формируя программу, я пересматривал их именно в таком виде — с VHS-кассет. Не все из них, к сожалению, перенесены на более чистые с точки зрения изображения носители. Мне важно было попасть в зазор между абсолютным мейнстримом (который составлял большой процент в репертуаре видеосалонов) и арт-кино, которое там тоже показывали, конечно. Многие из этих фильмов не выходили на широкий экран, но при этом у меня неизменно возникает ощущение, как будто компания Cannon Group многие из них специально снимала для наших видеосалонов. Но при этом в этих картинах была наглость, которая на уровне пересказа сюжета кажется глупостью, но на деле оборачивается невероятной смелостью. Если сомневаетесь — пересмотрите сейчас «Американского ниндзя»: оторваться не сможете, я гарантирую!