Цивилизация
В РАМТе премьера — Сергей Алдонин сделал постановку по повести Аркадия Аверченко «Подходцев и двое других». С некоторой натяжкой эту повесть замечательного российского писателя начала ХХ века можно назвать русской предысторией «Трех товарищей» Ремарка — историей одной веселой частной дружбы на фоне меняющегося исторического фона, превращения России из царской в советскую. В заглавной роли — премьер Молодежного театра Петр Красилов, знакомый театралам по рамтовским «Рок-н-роллу» по Тому Стоппарду и «Эрасту Фандорину», а телезрителям — по «Бедной Насте», «Не родись красивой» и другим сериалам. Накануне премьеры артист рассказал «Газете.Ru» о работе над спектаклем, чувстве русского языка и о том, в чем преимущества театра над кино.
— Чем может привлечь зрителей ваш «Подходцев…»?
— Зритель, который придет на этот спектакль, сможет увидеть, вспомнить и обнаружить много схожего со своей жизнью. Режиссер спектакля Сергей Алдонин поставил историю не о политических событиях, а о дружбе — и в то же время об одиночестве. Вернее, о нежелании пребывать в состоянии скучного одиночества.
— Это перемещение в современность?
— Нет, никакого переноса нет. У Аверченко действие происходит в 1917 году, и у нас происходит. Но люди не меняются — и понять, что это прошлое, можно только по тому, что люди ездят на извозчиках, по костюмам, хотя такие костюмы и сейчас можно носить. И еще по тому, как люди разговаривают — на настоящем русском языке.
— Аверченко не самый популярный автор на российской сцене. У вас не было ощущения, что его проза сопротивляется инсценировке?
— Нет, такого ощущения не было. Когда я читал текст пьесы про себя и когда потом проговаривал вслух на читке — все было здорово и весело, понятно и интересно. Но когда мы «встали на ноги» и начали репетировать на сцене — в какой-то момент стало казаться, что у нас ничего не получится. В этом, мне кажется, и заключается сложность Аверченко как автора.
Повесть написана как киносценарий, там много монтажа — например, событие закручивается, но ничем не заканчивается, а просто начинается что-то новое.
Это скорее киношный принцип, который реализовать в театре очень сложно. Поэтому приходилось по-новому искать какие-то точки, расставлять акценты. В общем, пришлось заставлять себя начать разговаривать на поэтико-музыкальном языке повести, чтобы он зазвучал органично.
— Вы играете Яна в рамтовском спектакле «Rock'n'roll» по Тому Стоппарду, заглавную роль в спектакле «Эраст Фандорин», заняты в других спектаклях этого театра. У вашего Подходцева есть преемственность с предыдущими ролями?
— На эту роль я согласился, потому что Подходцев в этом спектакле не главный герой. В постановке вообще не одна главная роль, их там три — собственно Подходцев, Громов (играет Илья Исаев) и Клинков (Степан Морозов). И название произведения не означает, что двое других — хуже. Просто в Подходцеве Аверченко пытался вывести себя.
— Судя по вашей фильмографии, у вас есть привязанность к некой ретроэстетике, к старомодности. Вы сами выбираете подобные роли или они вас выбирают?
— Повторюсь: все уже происходило раньше, времена меняются, а люди остаются теми же. Мне кажется правильным, что мои герои разговаривают на настоящем русском языке. Я и в жизни стараюсь придерживаться правил — и меня почему-то понимают, и никому не смешно.
В кино сложно заниматься личным поиском — тебе либо предлагают сниматься, либо не предлагают.
А ты либо соглашаешься, либо нет — по разным причинам. Например, пока ставили «Подходцева», я отказался от двух кинопроектов: спектакль был мне интересен больше. Дело в том, что театр — это мой личный тренажерный зал, без него мне сложно было бы держать себя в нормальной актерской форме и совершенствоваться. Кино не дает пространства для такого развития — там сняли и забыли. В театре можно совершенствоваться ежедневно.
— А где для вас пространство основного боя тогда?
— В театре, конечно.
— Театр сейчас стал полем яростной полемики, в том числе выходящей на уровень культурных властей, уличных пикетов или даже силовых операций — этот вид искусства неожиданно сконцентрировал в себе злобу дня. Современная драматургия вызывает у вас аппетит как у актера?
— Театр — это все-таки коллективное творчество, и огромное значение имеет другое — то, что именно хочет сказать произведением не только актер, но и режиссер. И если мне будут неинтересны мысли и задачи человека, который собирается занять меня в своей постановке, я откажусь. И мне будет все равно — что за автор, что за пьеса.
Так что дело не в драматургии, а в людях, которые с этой драматургией собираются работать.
У меня было много раз, когда для спектакля было взято прекрасное произведение, вроде бы и режиссера я знаю. Но к третьей репетиции понимал, что это будет халтура, — и я вставал и уходил. Современная драматургия — это хорошо, но дайте к ней еще и прекрасных партнеров, и замечательного постановщика.
— Что вы думаете про последние скандалы в театральной среде? Про «Тангейзера» в Новосибирске, где запрещают, конечно, не Вагнера, но его интерпретацию?
— Людям, которые что-то сейчас запрещают, надо честно признаться, что через какое-то время будут запрещены постановки по Достоевскому и Толстому — мало ли что их словами можно сказать.
Мне кажется, надо цензурировать не мысли, а вкус.
Надо попробовать поцензурировать свою совесть, свои взгляды на жизнь. Может, стоит начать делать что-то, чтобы простой человек, который платит им налоги, жил получше. Ощущение, что люди в очередной раз мучаются от безделья. Мне лично обидно все это наблюдать.
— Очень многие представители разных родов театра сейчас едины в ощущении, что мы стоим на пороге «запрета на профессию», вторжения госмашины в личное пространство. Вы такую опасность чувствуете?
— Нет, опасности я не чувствую. Есть обида, что люди, не относящиеся к профессии, к театру, указывают нам, что делать. Но чувства опасности нет — мне разговаривать пока никто не запретил, и есть возможность выбора. Я могу пойти в «Театр.Doc», а могу — в Большой театр. Мне может понравиться один и не понравиться другой — или наоборот. И это мой сознательный выбор. Я не думаю, что мои коллеги боятся, что им что-то запретят. В этом случае мы будем делать что-то лучше.