Цивилизация
Проект «Человек и катастрофа», соединивший в себе живопись бельгийца Яна Ванрита, фотографии Егора Заики и выставку «Архитектура смерти», рассказывает о двусмысленности нашего восприятия трагедии. Точнее — о выплеснувшейся вдруг усталости от нее и от неподъемного груза истории в целом.
Ян Ванрит с 1980-х рисует лица немецких художников, певцов и актеров, сотрудничавших с нацистами. Выставка «Теряя лицо» — это сорок живописных портретов, списанных с архивных снимков узников пересыльного лагеря «Казарма Доссин». Фотографии из серии «Знаки» Егора Заики представляют собой преимущественно идиллические пейзажи, снятые близ бывших лагерей смерти в Треблинке, Освенциме, Дахау и Белжеце. «Архитектура смерти» вобрала в себя планы лагеря Аушвиц-Биркенау и прилагающиеся к ним выдержки из показаний выживших пленников и солдат СС.
Все три говорят не только и не столько о Холокосте, сколько о нашей привычке к Катастрофе и поиске языка, годного для разговора о ней.
Зверства нацистов в чистом виде сегодня — это кошмар, который всегда с нами, то есть — часть разлитого в воздухе страха перед пребыванием в мире, в котором падают самолеты и взрывается метро.
Для того чтобы разглядеть за исторической трагедией такого масштаба что-то кроме ослепляющего и не поддающегося рефлексии ужаса, требуется дистанция: у Заики такой подушкой безопасности становится время, у Ванрита — живописная форма.
Скажем, немного отстраненный и лирический портрет, сделанный по фотографии, предполагает такой же сносный градус страдания, как имена жертв, записанные в столбик на стенах, которые повторяют строение лагерных бараков (за архитектурное решение выставки отвечал Сергей Чобан).
Для Ванрита, родители которого прошли через лагеря смерти, такой опыт вживания в документ — это и попытка бегства от прошлого, и перенос его в настоящее.
Впервые его серия была показана в 2013 году в Музее Холокоста и прав человека в бельгийском Мехелене, где обнаружился архив с 20 тысячами фотографий из личных дел людей, прошедших через транзитный лагерь в Бельгии.
Причем в данном случае эстетизация страданий — процесс вполне естественный, он не делает Катастрофу менее реальной и не превращает ее в страшилку для детей.
Чувство ужаса, заключенное в картине или в вещи, оказывается правдивее свидетельских показаний.
Именно это случилось, например, с «Портретом дяди», на котором изображен валяющийся аккордеон родственника Ванрита, побывавшего в концлагере. В результате у художника рождается живопись с добавочными смыслами, которая возвращает условному типу безликой жертвы черты реального человека.
«Знаки» Егора Заики — это, наоборот, исследование временной дистанции, выросшей между нами и Катастрофой.
Скромные, но со вкусом оформленные хостелы, автостоянки и садовые гномы на заднем дворе жилых домов оказались единственным наполнением этих ничем не примечательных снимков.
Кажется, что апокалипсис свершился, прошли века и все, что было, — вовсе не зверство и мрак, а всего лишь причуда истории, какой сегодня нам кажется, например, Реконкиста. Только историческая близость смерти меняет плюс на минус и превращает их в пугающиеся свидетельства.
Финальным аккордом проекта стала выставка «Архитектура смерти», основным повествовательным материалом которой выступил немой документ — схемы и чертежи будущих бараков и крематориев, фотографии со стройки и показания солдат СС, которые довольно буднично разъясняют, как и зачем строился лагерь. Бесконечно обыденные и неубедительные, эти документы как будто не выдают дальнейшего своего предназначения. Единственный элемент пронзительной лирики здесь — стихотворение «Фуга смерти» Пауля Целана.
В целом проект «Человек и катастрофа» утверждает, что Катастрофа не обязательно должна быть зрелищем или мистерией. Никакого Голливуда, «военного порно» и искусственного надрыва, без которого не обходится ни один документальный проект. Нарочно возведенная дистанция сегодня — это единственный способ не превращать страдания в растиражированный факт повседневности.
