Цивилизация
Режиссер Деклан Доннеллан ставит в России едва ли не больше всех в Европе — за последние 15 лет он выпустил в Москве и Петербурге семь постановок; сформировалось что-то вроде собственной труппы — целая команда актеров, с которыми он постоянно работает. Российские зрители очень любят британца –
английская отстраненность и формальная строгость в его московских работах сочетается с русской актерской школой.
Это дает на выходе спектакли идеально отточенные и жесткие по рисунку, но при этом наполненные тем, что принято у нас называть «жизнью духа».
В то же время у Доннеллана никогда не было репутации театрального реформатора — еще недавно представить его имя в афише радикального NETа было бы довольно странно. Доннеллан – умный, крепкий, высокопрофессиональный режиссер, но его спектакли редко выходят за рамки привычных представлений о театре.
Тем удивительней было увидеть его версию «Короля Убю», в которой режиссер преображает пьесу французского сюрреалиста Альфреда Жарри до неузнаваемости, а сюжет вписывается в придуманную Доннелланом внешнюю структуру и делается на ее фоне вторичным.
«Король Убю» Альфреда Жарри давно и прочно стала пьесой хрестоматийной — и это несмотря на то, что ее сюжет пересказать довольно сложно. Некий король Убю (его еще называют папашей Убю) берет власть в Польше в свои руки, устраивая кровавый переворот под лозунгами борьбы за свободу и демократию и убивая действующего короля Венцеслава. Под влиянием других стран он объявляет войну русскому царю — и проигрывает ее. Армия Российской империи занимает столицу Польши, Убю и его жена бегут во Францию, а корона случайно попадает в руки слепой цветочницы.
Когда в 1896 году ее впервые поставили в Париже и главный герой папаша Убю, едва выйдя на сцену, сразу же произнес свое сакраментальное слово «Срынь» (эвфемизм слова «Дерьмо») — это вызвало грандиозный скандал, который театральная публика не могла забыть еще долго. Впрочем, с тех незапамятных пор по-настоящему удачных и знаменитых постановок пьесы почти не случалось, а почти все, которые имели место, были сделаны в традициях фарсового театра и мало отличались друг от друга.
Доннеллан эту вроде бы иносказательную и условную пьесу перебрасывает в сегодняшний день.
На сцене – хай-тековская квартира, в которой обитают представители современного «миддл-класса». Элегантная белая мебель – диванчик, стулья, обеденный стол. Костюмы с иголочки из модных магазинов, красивые прически, во всем – стерильность, чистота и порядок.
Еще до начала спектакля зрители видят тинейджера, спящего на диване, — как только выключится свет, он достанет видеокамеру, включит ее и пойдет гулять по скрытой от глаз зрителей квартире, снимая все, что встретит на своем пути. Вот на кухне отец готовит еду – мы увидим крупным планом и мелко нарезанные помидоры, и еще не разделанное мясо, в том числе, конечно же, потроха. Вот в ванной комнате мама занята своим вечерним туалетом – она захлопывает дверь, выпроваживая любопытного оператора. Вот унитаз, на нем пятно, а рядом – корзина с грязной бумагой, которую герой открывает всего на миг и сразу же захлопывает, брезгливо отшатываясь.
Этот безымянный мальчик, он же принц Балдислав, становится главным героем спектакля, и именно его глазами мы видим все, что происходит. Он – зритель-вуайерист, который подглядывает за всеми событиями, до поры до времени в них как бы не участвуя и накапливая чужой опыт, чтобы в финале внезапно выйти на первый план и поставить жирную точку.
Впрочем, что именно происходит на сцене и где здесь реальность, а где вымысел – разобраться довольно трудно.
Доннеллан создает два параллельных сюжета, идущих на контрасте между собой.
Образцовая парижская семья (спектакль, напомним, французский) устраивает праздничный вечер. Они ждут гостей, те приходят, хозяева их принимают, весело болтают о том о сем и подают им ужин. Разобрать реплики, которые они произносят себе под нос, невозможно, да и не важно на самом деле, о чем именно они говорят, – разве мы не знаем наизусть эти бессмысленные и ни к чему не ведущие застольные беседы?
И пьеса Жарри рождается в спектакле именно из этих милых светских посиделок, из этого повседневного рутинного существования.
Сквозь тонкую пленку мещанского благополучия начинает пролезать грубая и кровавая реальность — Доннеллан в «Короле Убю» рассказывает, что в каждом из нас кроется оборотень, тиран, вампир или убийца. Королевич Балдислав приоткрывает глаза, привстает на диване – и счастливая супружеская пара вдруг начинает говорить зловещими голосами, впадать в истерику и изрыгать проклятия.
История Убю здесь – детский кошмарный сон, гибрид мультфильма и фильма ужасов.
Капитан Бордюр, помогающий Убю захватить власть в Польше, убивает короля Венцеслава, впиваясь ему блендером в голову – и Убю облизывает пальцы, вытаскивая из черепа окровавленные мозги. Вместо короны – абажур, вместо скипетра – туалетный ершик. Роль меча, которым Балдислав должен заколоть деспота-самозванца Убю, исполнит длинная и мохнатая щетка. Это перевернутый мир, в котором все понарошку, и жестокие расправы оборачиваются детской игрой в войнушку, но выглядят тем более ужасно и нелепо, что
всех казнят и убивают предметами кухонного быта, с самым беспечным выражением лица.
Дыра, в которую Убю отправляет всех казненных, – хозяйственная сумка. Он ходит с ней по всему залу и говорит на ломаном русском, что свободного места там еще много. В зале включается свет, и начинается целая интермедия. Мамаша Убю уже на вполне каноническом русском языке (ее играет актриса Камий Кайоль, учившаяся у Олега Табакова и долго работавшая в России), разговаривает со зрителями.
Подобно Воланду, она удивляется богатству Москвы, которую санкции, похоже, совсем не затронули. «15 «мерседесов», 14 «мазератти», — пересчитывает она машины у театра. Gucci в три раза дороже, чем в Париже!
Но не стоит искать в этом выходе социальных подтекстов. Этот эпизод важен аполитичному Доннеллану просто как мостик в зрительный зал.
Как средство показать нам, что от героев Жарри мы ничем не отличаемся и живем с ними в одной реальности, но просто упорно отказываемся ее замечать.
«Ни у кого нет аллергии на орешки?» — так звучит единственная внятная реплика на «званом ужине» благополучной семьи, и произносится она в момент, когда Убю измельтешил своим тарахтящим блендером уже множество голов.
В финале спектакля принц Балдислав наконец делает каминг-аут: снова берет в руки камеру, выставляет перед объективом дуло пистолета, как в игре-стрелялке, и убивает папашу Убю, а вслед за ним и всех остальных, кто находится на сцене. Финал совсем другой, чем в пьесе – там доблестный царевич возвращает себе законную власть, а чета Убю уходит от его возмездия, спасаясь на корабле. У Доннеллана Балдислав превращается из жертвы в главного злодея, который с самого начала не только наблюдает за интригой, но и ведет ее вперед, целенаправленно и уверенно стремясь к власти.
Расправившись со всеми, Балдислав с невозмутимым видом сядет за стол вместе с ужинающей семьей, присоединяясь к трапезе и приятельскому разговору. Вслед за кровавой развязкой милый праздничный вечер продолжится как ни в чем не бывало – разве все эти войны и убийства не были всего лишь бредом воспаленного детского сознания?
