Цивилизация
Конструктивистский кинотеатр «Ударник» был построен в 1931 году по плану архитектора Бориса Иофана, и в нем были реализованы самые смелые футуристические идеи архитектора: здесь должны были смотреть кино под открытым небом, а панораму Кремля наблюдать через стеклянную сцену, как на экране. Сейчас кинотеатр закрыт и пустынен — фильмы здесь давно не показывают. В 2014 году на конкурс по реконструкции знаменитого кинотеатра «Ударник» в Москву съехались именитые архитекторы со всего мира — коллекционер и культуртрегер Шалва Бреус делает здесь частный музей современного искусства.
Не рентабельное, но важное прошлое
— Про кинотеатр в здании «Ударника» сегодняшнее поколение тридцатилетних ничего не знает, — говорит Бреус, — потому что с 1990-х годов здесь не было кинотеатра — вместо фильмов крутили рулетку и торговали автомобилями. После того как игорный бизнес приказал долго жить, здание оказалось экономически нерентабельным и долго пустовало. Все попытки запустить здесь какой-то иной, кроме игорного, бизнес упирались в ряд обременений. Например, в необходимость сохранения культурных функций или строжайшие архитектурные ограничения. Все попытки впрячь в одну упряжку коня и трепетную лань — достичь экономического эффекта и сохранить культурные функции — оказались неудачными. Культура — вещь метафизически крайне необходимая, но, увы, нерентабельная.
— То есть, задумывая открыть здесь музей, вы заведомо занимаетесь невыгодным делом?
— Я считаю проект музея «Ударник» очень выгодным и эффективным культурным проектом. И, конечно, участвую в нем не для извлечения прибыли. Да это и невозможно. Музеи нерентабельны. Если кто-то решит проблему «тришкина кафтана», который представляет из себя бюджет любого музея, ему будут аплодировать все музейщики мира. Цель создания музея — культурологическая, социальная, образовательная, но никак не экономическая. Впрочем, города с хорошими музеями неизбежно становятся местом паломничества туристов. И в долгосрочной перспективе они от этого выигрывают. В том числе и экономически. Открытие музея Гуггенхайма в Бильбао превратило этот довольно скучный город в один из крупных центров мирового арт-туризма.
— Зачем вы тогда пришли в «Ударник» — здание с большим историческим, архитектурным, культурным весом? Не проще ли построить новое здание?
— Проще не значит лучше. Вульгарно оценивать памятник архитектуры с точки зрения сложности его использования в сегодняшней жизни. Безусловно проще и дешевле было бы снести Эрмитаж или Лувр, а на их месте построить современное музейное здание. Ведь одно только содержание старинной лепнины или настенных росписей в этих дворцах требует огромных усилий и средств. Прошлое не всегда рентабельно, но, к счастью, оно «как правая рука, его нельзя отсечь». Пытаясь сохранить исторические здания, подарить им новую жизнь, мы спасаем и сохраняем самих себя.
В «Ударнике» есть ряд преимуществ, облегчающих задачу перепрофилирования. Во-первых, это сама генетика конструктивизма с четкими линиями и минимумом декора. Наличие трех больших залов в среднем по тысяче квадратных метров, по одному на каждом этаже. Для сравнения, площадь Белого цеха на «Винзаводе» — 700 кв. м. Блестяще спланированная циркуляция посетителей: у каждого из этих залов есть свой отдельный вход и выход. При необходимости здесь можно сделать три отдельных мероприятия так, что потоки посетителей не будут пересекаться. Немаловажно также, что «Ударник» — один из главных топонимов Москвы.
— Но музей немного иначе функционирует, нежели кинотеатр… Планируя музей, вы все же сохраните понимание того, что «Ударник» — это кинотеатр?
— Кинотеатра здесь нет уже более двадцати лет. Архитектура Иофана дает прекрасную возможность достичь универсализма, за которым, на мой взгляд, музейное будущее. Во многих современных музеях есть небольшие кинозалы. Например, в «Стамбуле Модерн» или в Музее современного искусства в Стокгольме. Там, кстати, Иосиф Бродский очень любил читать свои стихи. В прошлом году на выставке номинантов Премии Кандинского в «Ударнике» состоялся поэтический марафон. Московские поэты на протяжении восьми часов, сменяя друг друга, читали свои стихи.
А великий авангардный режиссер Теодорос Терзопулос был так вдохновлен идеей превращения «Ударника» в музей современного искусства, что он высказал идею поставить спектакль специально для нового пространства. Наша стратегия именно в этом. Мы хотим, чтобы это был музей современного искусства, но при этом открытый в любой сфере — для театра, кино, поэзии. Чтобы сама атмосфера в «Ударнике» стимулировала к творчеству. Поэтому мы взяли на вооружение парадоксальный, но точно отражающий нашу цель лозунг: «Ударник» — это место, где создается искусство».
Музей на уровне ощущений
Бреус проводит нас через пустой холл, по лестницам с агитационными плакатами на стенах в духе «Окон РОСТА» против пьянства, предрассудков, рвачества и сюра прямиком в черный кинозал. На большой сцене установлена малая, оставшаяся от рождественских гастролей в «Ударнике» театра Резо Габриадзе.
— Почему вы привлекли иностранных архитекторов к реконструкции «Ударника»?
— На первом этапе в конкурсе участвовали российские архитекторы. Но в шестерку финалистов они не прошли. Одним из важных условий конкурса является наличие у номинантов опыта музеестроительства и перепрофилирования исторических зданий. В этом отношении у зарубежных финалистов было значительное преимущество. Есть что продемонстрировать. Исодзаки — автор грандиозного проекта Музея современного искусства в Пекине, Штефан Браунфельс строил Пинакотеку в Мюнхене. С таким послужным списком тяжело тягаться.
— Многие иностранные архитекторы действительно не справляются с российскими реалиями, можно вспомнить печальный пример сотрудничества ГМИИ имени Пушкина и бюро Нормана Фостера.
— Негативный опыт тоже опыт. Все финалисты отдают себе отчет в существовании местной специфики и планируют сотрудничать с российскими архитектурными бюро и консультантами. Так что вполне возможно, что мы услышим о российских компаниях.
— У вас уже есть мастер-план будущего музея — концепция того, как он будет выглядеть и функционировать?
— Мы уже год работаем с консалтинговой компанией, которая специализируется на музейном деле. За это время проделана огромная совместная работа, подготовлены тома документов. У нас есть даже штатное расписание, хотя до открытия музея четыре года. Очень важна совместная работа заказчика, консультанта и архитектора. Консультанты работают с десятками музеев и прекрасно чувствуют тренды, но при этом могут упустить местную культурную специфику . Какое-то важное, но трудноуловимое на уровне тактильных ощущений, содержание. И как раз наша задача, это содержание не упустить.
— Какие оригинальные идеи будут вписаны в концепцию музея?
— Их немало. Например, я абсолютно уверен, что «Ударник» минимум три дня в неделю будет работать до половины второго ночи, до закрытия метро. «Moscow never sleeps» — в десять вечера, когда заканчивается рабочий день и спадают пробки, будет возможность сесть в метро на окраине города и через час оказаться на выставке. Час-другой походить по музею, выпить чашку кофе, обсудить увиденное и еще успеть заскочить в метро до закрытия.
Стратегия развлечения
Самый нижний, подземный этаж «Ударника» облицован черным и обложен мягкими коврами — здесь частично сохранились интерьеры бывшего казино: звездный потолок, псевдовитраж с изображением лошадиных скачек и вечная ночь игры и азарта. Бреус шутит, что хотел сохранить элементы декора казино на память, но почти все выкинули. Так что нам остается потешаться над безвкусным лошадиным панно и говорить о перспективах современного искусства.
— Современное искусство многими воспринимается как элитарное. Что вы будете делать, чтобы мальчик с девочкой с окраины выбрали именно музей?
— Современное искусство, как и любое крупное явление, не может быть только элитарным или только маргинальным. Попытки свести столь сложный вопрос к элементарным клише искажают картину художественного мира. Небольшую часть начинаешь принимать за огромное целое. Общество начинает считать радикальное, консервативное или еще какое-нибудь направление всем современным искусством. Затем в это начинают верить сами художники… Ни к чему хорошему это не приводит.
Что касается эстетического воспитания мальчиков и девочек, то этим должны заниматься школа и родители. Наша задача — создать для них дополнительные возможности и атмосферу, в которую им хотелось бы вернуться.
— Иногда музеи используют развлекательный контент. Есть, например, финский музей современного искусства Киасма — один из самых посещаемых в мире, с прекрасной коллекцией. Вот только посетители интересуются преимущественно авангардным театром при музее, кинопоказами. Вы собираетесь идти по этому же пути?
— Нет, не собираемся. Наш приоритет — современное искусство. А что касается развлечений, то это понятие относительное. В «Ударнике» проходили гастроли театра марионеток Резо Габриадзе. Развлекательный это контент или нет? А фильм «Спайдермен» можно назвать искусством или нет?
— В основу постоянной экспозиции музея ляжет ваша личная коллекция?
— Да, собрание будет передано музею и станет основой коллекции. Но музей должен жить своей независимой жизнью и проводить собственную коллекционную политику. Как произошло, например, в Третьяковке. Сегодня коллекционная политика этого замечательного музея сильно отличается от принципов, заложенных Третьяковым более чем 100 лет назад. Строить музей одной личной коллекции, кем бы ни был ее создатель, на мой взгляд, недальновидно.
— Музей будет заниматься выставочными проектами?
— Не припоминаю музея, не занимающегося выставочными проектами. У нас, как и у всех, будет постоянная и переменная экспозиции из собственной коллекции. Мы, конечно же, будем вести активную выставочную деятельность за стенами «Ударника». У нас есть целая плеяда выдающихся мастеров, признанных в профессиональной среде и представленных в лучших музеях мира, но они не оценены как важная часть национальной культуры. Они ею безусловно являются, только нации об этом ничего не известно. Это одна из моих, я считаю, личных задач — сделать так, чтобы искусство этих гигантских художников узнала страна. Когда архитектор Норман Фостер восстанавливал здание Рейхстага, пригласили четырех художников из стран-победительниц сделать панно. От России международный экспертный совет, где не было ни одного представителя нашей страны, пригласил Гришу Брускина... Теперь его панно украшает Рейхстаг, а в России Брускина нет. Мы обкрадываем и себя, и наших детей.
Бесспорные функции музеев
Мы осматриваем первый этаж «Ударника». Здесь много колонн, а посередине некогда стояла сцена, с которой пела Клавдия Шульженко. Бреус рассказывает, что не уверен в необходимости восстанавливать раздвигающийся купол или стеклянную стену, потому что это, конечно, красиво, но нефункционально. А вот люстры в духе сталинского ампира нужно сохранить, вот только неизвестно еще, нужны ли они новому музею.
— Ваш музей будет заниматься институционализацией современного искусства — объявлять, что можно называть искусством, а что нет? Спорные проекты, например, выставлять?
— Для того чтобы давать оценки искусству, нужны институты критики, академические организации, музеи, премии, издательства. Это огромный и сложный процесс, из которого выкристаллизовывается некая средневзвешенная профессиональная оценка. Но все равно, от ошибок никто не застрахован. И поэтому, последней, самой надежной инстанцией является время.
— Огромный пласт современного искусства требует именно этого — арт-группа «Война», например, которой уже присудили премию «Инновация», те же Pussy Riot.
— Такие проекты вызывают колоссальный медийный всплеск, и у общества складывается мнение, что это и есть все современное искусство. Но палитра современного художественного процесса гораздо богаче, в том числе есть искусство, которое гремит на весь мир, а есть то, которое не вызывает никакого медийного интереса, но высоко ценится в профессиональной среде. Лично мне хотелось бы увидеть для начала научные исследования, которые помогли оценить эти явления в искусстве, разобраться в них. Этим должны заниматься профессиональные искусствоведы. Научную работу, я уверен, сегодня необходимо поддерживать. Мы в ближайшие дни объявим новую номинацию Премии Кандинского — «За лучшую научную работу в области современного искусства».
— Ну вот вы готовы, например, волевым решением объявить акции Pussy Riot искусством?
— Искусство, к счастью, не создается волевыми решениями. И случайного прохожего невозможно назначить творцом. Все попытки «объявить» и «назначить», как это было с «дегенеративным искусством» в нацистской Германии, с формализмом и соцреализмом в Советском Союзе или с римлянином Нероном, «объявившим» себя великим актером, закончились плачевно. Модернисты украшают лучшие музеи мира и бьют аукционные рекорды, мастера соцреализма целыми поколениями уходят в безвестность, а предсмертные слова Нерона вошли в историю как пример потери чувства реальности, к которой приводит абсолютная власть.
— То есть, если появится искусствовед, который научно докажет, что Pyssy Riot наследуют венским акционистам, российским акционистам 1990-х…
— Никто ничего не докажет. Но явление, по крайней мере, будет разложено на атомы и станет предметом профессионального анализа.
— Музей может стать дискуссионной площадкой?
— Это одна из наших основных задач. В Силиконовой долине, например, больше пятидесяти процентов стартапов создаются не в офисах, а в «Старбаксе». Я хочу, чтобы идеи проектов рождались на территории музея. А серьезные идеи всегда сопровождаются обсуждением или дискуссией.
Искусство не для одиночек
Бреус с азартом говорит о будущем музее. Рассказывает, как он впишется в пешеходный маршрут от Третьяковской галереи старой до новой на Крымском Валу и как все будут гулять по Москве и заходить в разные музеи, в том числе современного искусства. Кажется, что ему действительно поверили все, в том числе московские власти, что современное искусство будет интересно всем без исключения.
— Вы рассчитываете сломать стереотипное восприятие современного российского искусства?
— По-моему, ничего ломать не надо. Надо создавать. Cообща. Создавать музей и его филиалы, как это делает ГЦСИ, работать с молодежью, как это делает Мультимедиа Арт Музей, строить оригинальную интенсивную выставочную программу, как Музей на Петровке, издавать книги, как «Гараж» или наш фонд.
Правда истории и героизм одиночек редко идут вместе. Еще нужна соответствующая госполитика. Государство не должно самоустраняться от художественного процесса, но и не должно пытаться его монополизировать. Не надо бояться современного искусства. Нужно понимать, что когда-нибудь оно станет классикой. Кандинский, Шагал, Гончарова, Петров-Водкин, Врубель тоже когда-то были революционерами. И часто к ним относились негативно и обвиняли в подрыве устоев. Теперь они — наша национальная гордость.
— Зачем вам лично нужен музей? Вы довольно долгое время собирали свою частную коллекцию.
— Мы строим не личное, а общественное пространство. Так сложилось, что мне посчастливилось заниматься созданием музея в здании «Ударника». «Просто такая выпала мне планида». Если бы он уже существовал, наверное, занимался бы чем-нибудь другим.
— Какое место ваш музей займет среди уже существующих в Москве центров современного искусства?
— Давайте посмотрим: есть Мультимедиа Арт Музей, четыре здания ММСИ, ГЦСИ, «Гараж». В области современного искусства у нас, несомненно, делается немало, но достаточно ли этого? Я уверен, что недостаточно. Мы сильно отстаем — и по количеству независимых музеев, и по рыночным показателям, и по наличию научных публикаций. Перечень можно продолжить. Я не могу сейчас озвучить внутреннюю стратегию музея, но мне кажется, что мы свою нишу нашли.