Цивилизация
В оценках журналистов сюрпризов почти нет: в таблице жюри критиков, собираемого авторитетным журналом Screen International, лидируют «Мистер Тёрнер» Майкла Ли (о нем мы писали в пятницу) и «Зимняя спячка» Нури Бильге Джейлана.
Почти единогласно в Канне предали анафеме триллер про зловещий заговор педофилов «Пленница» Атома Эгояна, скептически оценивается непохожий на фестивальное кино сатирический сборник новелл «Дикие истории».
Французские критики, оценки которых собирают в Le film français, также высоко оценивают Джейлана, не разделяют энтузиазм по поводу биографии английского художника (еще бы, он изобрел импрессионизм лет на пятьдесят раньше французских импрессионистов), зато ставят высокие баллы гуманистической африканской драме «Тимбукту» Абдеррахмана Сиссако.
Мнения по поводу Эгояна у них самые разнообразные, зато все вместе они ставят «единицы» фильму молодой итальянки Аличе Рорвахер «Чудеса» — кстати, очень хорошему.
Нури Бильге Джейлана в Каннах любят. Дважды он получал здесь Гран-при: в 2002-м за «Отчуждение» и в 2011-м за свой предыдущий фильм «Однажды в Анатолии». В 2008-м «Три обезьяны» были удостоены приза за лучшую режиссуру. Теперь в лидерах его «Зимняя спячка» — на ней и остановимся.
На протяжении трех часов и шестнадцати минут турецкий режиссер показывает жизнь людей, главным занятием которых являются разговоры. И не просто разговоры, а досужие философские беседы.
Главный герой фильма — землевладелец, хозяин гостиницы, автор статей в местной газете и подлинный диванный мыслитель. Разве что не лежит на диване, а довольно успешно ведет свои дела. Впрочем, чтобы не спускаться на землю, у него есть помощник-управляющий. Так что, когда возникает конфликт с арендатором, хозяин предпочитает стоять в стороне.
На диване лежит его сестра — разведенная интеллектуалка, сбежавшая из Стамбула в провинцию от пьющего мужа. Заняться ей нечем, так что она читает книги, статьи о современной архитектуре и задается вслух вопросами о смысле непротивления злу насилием.
То есть буквально посреди и без того отвлеченной беседы спрашивает у брата: «Как ты понимаешь концепцию непротивления злу насилием?»
Еще в доме-гостинице живет молодая жена главного героя, но живет какой-то своей жизнью, настолько обособленной, что впервые зритель видит ее на экране где-то на исходе первого часа, а может, и позднее. Ее занятие — благотворительность. Поскольку своих денег у нее нет, а деньги мужа ей по ряду причин противны, она организовала региональный благотворительный комитет и собирает средства на нужды сельских школ.
Буржуазной интеллигенции противопоставлена семья местного имама. Сам он вежливый до невозможности бедный человек. Брат его — резкий безработный при жене, старухе-матери и неразговорчивом сыне, который в самом начале фильма запускает камнем в окно героя, обозначая классовый конфликт. Но, несмотря на наличие такого конфликта, это не кино о столкновении классов, поскольку в поле зрения Джейлана находится один класс — тот, к которому он и сам принадлежит. И разбирается со своим классом режиссер довольно строго.
Известный почитатель русской литературы, Джейлан делает своих героев похожими на персонажей наших романов и пьес второй половины XIX века.
Тень Чехова здесь отбрасывает каждая лампа, Обломов в женском обличье троллит толстовским вопросом семью, а Федора Михайловича турецкий режиссер вызывает в финале самым наглядным образом, когда, осторожно спойлер, пачка денег летит в каминную топку.
Занятно, что Джейлан не сталкивает «хороших» людей с «плохими», да и не про богатых и бедных снимает, а про всеобщий дефицит ауторефлексии.
Каждый обитатель большого дома в этом фильме способен указать на недостатки и грехи ближнего, но не способен увидеть собственную ущербность.
Главный герой морщится, когда видит бардак во дворе бедняков, критикует местного имама за неопрятность, вменяет тому в вину грязные носки и на автомате выравнивает небрежно скинутую гостем у порога обувь. То, что имам проходит пешком десяток километров за неимением автомобиля он в расчет не берет, пока на эту деталь не укажут гуманистически настроенные жена и сестра. В свою очередь, критика их недостатков с его стороны также выглядит резонной.
Выдержать три с четвертью часа разоблачительных для участников разговоров не так уж сложно, непонятно — зачем смотреть их на большом экране.
Если кому-то не хватает подобного в жизни, приходите — поговорим о московской застройке в контексте спора западников со славянофилами, или о смерти русской деревни, или о том, почему православные попы недостаточно интеллигентны. Темы непринципиальны, был бы диван.
Оживляют фильм редкие появления как бы случайных людей — редких туристов, которые останавливаются в отеле зимой: пара приветливых японцев, любознательный молодой бородач на мотоцикле и при айподе. Первые улыбаются и кивают головами. Второй пишет путевые заметки на манер молодого Че. Владелец же отеля вдруг да и посмотрит украдкой в чье-нибудь окно. Он и в комнату жены пытается заглянуть. И сложно отделаться ощущение, что в этот момент он и есть режиссер, который снимает про тех, кого знает, но иногда мучается сомнениями: а вдруг у этих незнакомцев жизнь интереснее?
В каждом из этих томящихся интеллигентов есть немного Джейлана.
Он же и раньше про себя снимал: супружеские отношения в «Зимней спячке» в общих чертах повторяют рисунок «Времен года», где немолодой профессор терял связь с юной женой. У героев нового фильма эта связь давно утрачена. Половину фильма нам показывают семью, в которой нет более далеких друг от друга людей, чем муж и жена, но то, как они смотрят друг на друга в финале оказывается живее и важнее всего, что было до того. Так Джейлан вдруг отбрасывает социальную антропологию и признается в том, что все интеллектуальные усилия, все творческие амбиции и все мировые проблемы ничто перед потребностью человека в человеке, который, может статься, и присутствие первого выносить не может. И то, что люди эти, мягко говоря, несовершенны, тоже совершенно неважно.
При чем тут мы, кто дольше обыкновенного смотрел и слушал то, что сам режиссер признает никчемным? Мы те самые туристы: нас занесло в этот отель в мертвый сезон, мы глянули мельком на вписанные в скалы хижины и исчезли.
