Цивилизация
Провинциальный российский город конца 1990-х. В нем есть завод, на границе тысячелетия закономерно оказывающийся на границе банкротства: за несколько лет число рабочих сократили с 45 тыс. до 8 тыс. Помимо рабочих, которым нечего есть, но всегда найдутся деньги, чем это дело запить, в городе есть две группировки — «Севрайон» и «буцевские», поделившие город на зоны влияния.
В эти зоны упорно не попадает местное подразделение ОМОНа, а точнее, Гера, Шорох, Лыков и Грех, призванные дежурить на заводе и «давить в зародыше головастика смуты», но на деле предпочитающие шляться по ночным клубам и выяснять с блатными, кто в городе хозяин.
Впрочем, выясняют зря: хозяином ситуации оказывается хозяйка, ибо даже самая свирепая тестостероновая драма не обходится без участия хрупкой, томно курящей женщины.
«Восьмерка» — седьмой игровой фильм режиссера Алексея Учителя и первая экранизация писателя Захара Прилепина. За основу картины взята одноименная небольшая повесть, вышедшая в составе одноименного сборника пару лет назад.
Прилепин, пожалуй, один из самых киношных современных писателей.
Его сюжетные бодрые тексты кажутся настолько удобными для переложения на язык кино, что можно просто расставить цифры хронометража в начале каждого абзаца и спокойно пускать в работу. Тем не менее до «Восьмерки» за тексты писателя никто не брался, если, конечно, не считать спектакля «Отморозки» Кирилла Серебренникова, поставленного по роману «Санькя». Но именно на материале картины Учителя становится ясно почему. С внешне привлекательными ударными произведениями Прилепина на деле оказывается все не так просто.
«Восьмерку», по сути, экранизировали очень условно, вытащив из оригинального сюжета, как кости из рыбы, ключевых лиц, историю, реплики и расставив их в какой-то своей, видимо, более приятной последовательности.
На первый взгляд рыба выглядит так же и плавает так же, но плывет куда-то совсем в другую сторону.
Учителю явно приглянулась тема недовольных рабочих. Взятые у Прилепина весьма поверхностно, в качестве части удручающего пейзажа, у режиссера они становятся не только активными участниками событий, но и некой злой правдой, нетерпеливо ожидающей, пока бандиты и менты порешают друг друга. Именно ненависть голодных рабочих, а не ссоры по понятиям здесь выглядит той исторической силой, способной все раз и навсегда «разрулить». Любопытно, что плохо скрываемый интерес к такому потенциальному бунту можно обнаружить не только у Учителя, снявшего драму о конце 1990-х, но и, например, у Михаила Хлебородова в комедийном фильме о современной глубинке «Курьер из рая», где люди на службе тоже пытаются зачем-то разобраться с криминальными элементами на фоне общей народной безработицы, безденежья и безнадежности.
Впрочем, как и Хлебородов, Учитель эту тему, которую никак ни разжечь, ни развить, бросает. Вместо этого он пытается перестроить свой фокус на смену поколений.
За спинами героев загораются поздравления с наступлением 2000 года, где-то на фоне Ельцин в компании новогодней елки просит прощения, блатные меняют кожаные куртки на костюмы. Новому веку — новые лица. Гера, Шорох, Лыков, Грех чувствуют, что земля если и не уходит из-под ног, то неприятно вязнет. Как будто знают, что недолго им еще ездить по городу на своей «восьмерке», кулаками доказывая пассажирам джипов, что дело не в количестве лошадей, а в стиле вождения.
«Без формы вас вообще не разглядишь», — презрительно бросает омоновцам бандит Буц, сам понимая, что «борзые» они не потому, что в форме, а потому, что свободны внутри.
Пока свободны. На смену слоняющимся по ночам «опричникам», у которых отчаянно чешутся кулаки, скоро придут герои из фильма «Я тебя люблю» Павла Костомарова и Александра Расторгуева — хлипкие, беспомощные, но такие же ожесточенные провинциальные мальчики нулевых, у которых единственное образующее желание хорошо подраться замещается рассредоточенным позывом выпить, покурить и оттянуться.
Но это тектоническое движение в «Восьмерке» если и угадывается, то где-то за скобками титров. В действительности же Учителю, пытающемуся в первую очередь рассказать историю, необходимо как-то обосновать сюжетную возню каким-то важным обстоятельством. И это обстоятельство есть в тексте Прилепина — Аглая, Гланька, провинциальная la femme fatale с белоснежной кожей и ледяными прикосновениями.
Учитель транслирует в картину прилепинский образ Гланьки очень аккуратно, героиня в исполнении актрисы Вильмы Кутавичюте тоже бледная и непонятная.
Другое дело, что в отличие от текста Гланька здесь не обстоятельство, а главная сюжетная интрига и, увы, при всех своих кудрях на нее не тянет.
На помощь несправляющейся девушке режиссер призывает свое главное оружие, ставшее в его предыдущем фильме «Край» и вовсе универсальным «богом из машины», — паровоз.
На этот раз «железнодорожный фактор» происходит если и не из нужд компании РЖД, то из понятной потребности в эффекте. Видимо, в кино погибать под колесами поезда получается все равно как-то убедительнее, чем под колесами старенькой «Лады».
Где-то тут и обнаруживается, почему экранизировать Прилепина сложнее и мучительнее, чем можно изначально предположить.
Все его истории при всей видимой наполненности, развлекательности и большом количестве рукопашных боев на самом деле сохраняют внутри значительную пустоту. Не конфликт, не идею, а ту самую пустоту, которая превращает достоверный набросок реальности в объемное художественное произведение.
«А перед самым пробуждением мне вновь является страшное и голое осознание чего-то. Сгребая простыни, я думаю: «Вот вокруг, и дальше, и еще дальше, и всюду — огромная земля, на ней лежат камни и разное железо, а сверху над землей небо и вообще черт знает что — а ты вообще один тут. Ну то есть нет никаких таких друзей толком, даже матери нет — торчишь один, смешной, как вафельный стаканчик, даже еще смешней».
И чтобы экранизировать Прилепина, этот вафельный стаканчик надо как-то понять, прочувствовать, изобразить. И самое скверное, что его не заменят ни красивый блеск темных бычьих мужских шей, ни визг девушки, изящно переходящий в визг автомобильных тормозов, ни даже бесконечная многозначная перспектива белоснежных русских полей. А без стаканчика так все равно набросок. Цветной, выпуклый, интересный, почти настоящий.
