Цивилизация
Брюс Кеннеди, стареющая американская кинозвезда, смертельно болен. Мириам — жена второразрядного голландского режиссера-документалиста, делающего второразрядное кино, «исключительно благожелательного человека» — смертельно скучает. Оба (он — от болезни, она — от неприглядных семейных сцен, двоих детей и битья тарелок) сбегают на испанский курорт. По мере развития сюжета однодневная любовная интрижка, не обещавшая ничего, кроме краткосрочных мелодраматических переживаний, оборачивается катарсисом для переживающей личностный кризис героини и способом поквитаться с жанром бульварного романа для Германа Коха.
В своих трагикомедиях голландец Герман Кох перемешивает исповедальную форму с разнородными сюжетными трюизмами. В дебютном романе 1989 года он набросился на педагогическую систему Монтессори. В знаменитом «Ужине», ставшем хитом от литературы, бичевал мнимую мораль «посттолерантного» европейского общества и срывал социальные маски с ослепленных благополучием буржуа (это история подростков, по неосторожности забивших бродягу, и их родителей, решивших скрыть преступление и сохранить доброе имя). Словом, вслед за Радищевым
«дрожал в ярости человечества», которую сумел конвертировать в миллионные тиражи, переводы на все языки, переиздания и славу европейца, задающего неудобные вопросы.
«Размышляя о Брюсе Кеннеди» — книга 2005 года. Она была написана до «Ужина» (2009) и последнего опуса Коха «Беседки с бассейном» (2011), в центре которой оказалась демоническая фигура семейного врача всех известных и власть имущих. Если «Ужин» посвящен ценностному кризису огромной цивилизации, то «Размышляя о Брюсе Кеннеди» — камерная драма отдельной личности, декларирующей свое несогласие с существующим порядком жизни. Параллельно
Кох сталкивает в романе мир творца и мир его поклонников с «миром тишины», в котором находятся его коллеги, — историю мужа-режиссера Мириам и его более удачливого сокурсника, покорившего Голливуд.
Сюжет его романа, развивающийся в обесцвеченных декорациях Амстердама и в южной испанской провинции, с первого взгляда кажется наслоением общих мест. Герои то начинают говорить голосами персонажей «Унесенных ветром», то скатываются в риторику латиноамериканского сериала.
Семейные драмы сведены к немытой посуде, экзистенциальный кризис скучающей домохозяйки — к опостылевшей сытости и поверхностной духовности, преодолеваемой за счет курортной интрижки.
Однако смерть одного из героев, происходящая в конце романа, становится событием, до основания разрушающим логику повествования и аннулирующим правила игры. Через эту нехитрую сюжетную манипуляцию Кох вынуждает по-иному взглянуть на свою книгу, преподнесенную в виде одноразовой литературной жвачки.
«Ведь, зная конец, и на все его поступки будешь смотреть иначе», — заключает в результате Мириам, от лица которой и ведется повествование.
Он вбрасывает своих героев в мир пластмассовых драм, в котором замалчивание — как одна из разновидностей лжи во благо — становится единственным средством ужиться с правдой для героев и главным художественным приемом — для автора. В этом пространстве о смерти не говорят так же, как о мимолетных увлечениях и переливающемся через край недовольстве друг другом.
Помещенные в условия навязанных им испанских страстей персонажи Коха смиренно несут на лице печать игрока запаса, довольствующегося утешительным призом.
Их проблемы неисключительны, а трагедии не способны возвысить над повседневностью. Откровение здесь держится на маршрутной булгаковской мысли, что человек внезапно смертен.
Именно смерть становится единственным элементом, не вписывающимся в эту хрупкую жизненную конструкцию.
Убив одного из героев, Кох заставляет исчерпывающуюся собственным содержанием бытовую повесть с однозначными героями-типами, вытащенными из современного американского «классицистического» кино, обернуться философской притчей. А незадачливого стареющего любовника — оказаться тем самым Другим, потеря которого (а вовсе не семейные ссоры) становится истинной трагедией для героини.
При этом Кох не стремится препарировать сложносочиненные эмоции персонажей, чурается психоанализа и старательно избегает авторской вовлеченности в судьбы своих героев. В «Размышляя о Брюсе Кеннеди» обличительный пафос, проходящий сквозь все его романы, уживается с заигрываниями с буржуазным миром: хоть сейчас поезжай в Голливуд и снимай социально заряженное коммерческое кино с претензией на интеллектуальность.