Устойчивый интерес к искусству русской эмиграции первой волны возник у нас лишь в постперестроечные годы, когда вслед за журнальными публикациями об этих художниках стали одна за другой появляться их выставки. До этого, в советский период, популяризировать их творчество на родине было чрезвычайно затруднительно, практически невозможно. Но имелись отдельные исключения, в их число входила и Зинаида Серебрякова.
Еще в середине 1960-х ее выставка с успехом гастролировала в Москве, Ленинграде и Киеве, работы приобретались крупнейшими музеями, и это при том, что Зинаида Евгеньевна формально числилась невозвращенкой.
Отдельные ее произведения были знакомы не только узкому интеллигентскому кругу, но и широкому зрителю.
Сразу и не скажешь, какие именно факторы тогда сработали, но можно предположить, что не последнюю роль сыграла приверженность художницы поэтическому реализму. Зинаида Серебрякова никогда не увлекалась авангардными формами и не искала противоречивых сюжетов.
Ее манеру можно было бы даже назвать слегка простодушной, если бы за склонностью к натурным изображениям людей и природы не стояла глубокая убежденность в своей правоте. В письме к старшим детям Евгению и Татьяне она писала:
«Как ужасно, что современники не понимают почти никогда, что настоящее искусство не может быть «модным» или «немодным», и требуют от художника постоянного «обновления», а по-моему, художник должен оставаться сам собой!»
К слову, это письмо, датированное 1936 годом, было отправлено из Парижа в Советскую Россию, где требования к «обновлению художника» были чрезвычайно специфическими.
Встретиться с Татьяной и Евгением воочию ей довелось лишь с наступлением хрущевской оттепели. Драма семьи, десятки лет разделенной «железным занавесом», на нынешней выставке никак не педалирована, но не вспомнить о ней невозможно.
Рядом с работами матери представлены произведения двух ее младших детей, Александра и Екатерины, живших с нею во Франции.
Впрочем, употреблять здесь прошедшее время не совсем оправданно: Екатерина Борисовна здравствует и поныне, ей исполнилось ровно сто лет. Она является почетным президентом Fondation Serebriakoff — фонда, из собрания которого и позаимствованы экспонаты выставки.
Ее заглавие отчетливо дает понять, что речь об эмигрантском периоде жизни Зинаиды Серебряковой, оказавшемся длиннее российского.
Вообще-то в Париж из России художница уезжала в 1924 году лишь на время, в надежде заработать денег и вернуться. Не получилось ни того, ни другого.
Постепенно выяснилось, что дорога домой заказана, а доходы от художественного труда так никогда и не стали баснословными. Например, тот факт, что во Франции она предпочитала работать пастелью, объясняется не только любовью к этому графическому материалу, но еще и дороговизной масляных красок и холстов.
Тем не менее холсты в экспозиции присутствуют, на них те же мотивы, привычные для Серебряковой, — пейзажи, натюрморты, портреты, обнаженные.
Из круга этих жанров она выходила крайне редко. Надо полагать, не по причине отсутствия фантазии, а в силу того самого стремления «оставаться самой собой».
Впрочем, ей не чужды были эксперименты. На выставке можно увидеть обширную марокканскую серию, где царит полнейшая экзотика.
Типажи и сценки, подсмотренные на улицах Марракеша, довольно радикально отличаются от того, что делала Серебрякова в Европе,
но это не похоже на измену себе. Тут скорее легкообъяснимая жажда расширения прежнего художественного опыта, попытка освоить чужую реальность. Однако никуда от своего европоцентризма, привитого ей еще в раннем детстве, она в итоге не ушла, более того, передала это качество по наследству.
В работах Александра и Екатерины эстетство ощущается даже больше, чем у их матери.
В немалой степени это было связано с характером их занятий: Александр Борисович много лет работал над восстановлением старинных французских интерьеров, сестра нередко ему ассистировала. Пожалуй, их работы даже чрезмерно изысканны и утонченны, в них куда меньше дыхания естественной жизни, которое так ценила старшая Серебрякова. Но включены эти опусы в экспозицию все-таки не напрасно: она обретает черты семейной истории, вне которой личность Зинаиды Евгеньевны, по сути, непредставима.