Цивилизация
Со своего поста ушла Евгения Шерменева — замруководителя департамента культуры Москвы, отвечавшая за развитие театра в городе. На время работы Шерменевой пришелся настоящий взрыв в театральной отрасли — в репертуарных театрах на смену многолетним руководителям стали приходить новые худруки и директора, репертуар этих площадок стал стремительно расширяться и обновляться; новые площадки стали получать гораздо больше поддержки для своих проектов. Возможно, одним из фактором столь активных перемен стало продюсерское прошлое экс-чиновницы: до прихода в столичное министерство культуры она много лет занималась двумя самыми качественными театрально-перформативными мероприятиями России — фестивалями «Новый европейский театр» и «Территория». С ее приходом городская культурная власть стала активно поддерживать и продюсировать театральные инициативы. Шерменева рассказала «Газете.Ru» о причинах театрального подъема, конфликте старых и новых площадок и о том, чем кабинет чиновника хуже рабочего места театрального деятеля.
— В чем причина «театрального взрыва», о котором говорят последние два года? Он возник благодаря усилиям власти или независимо от них?
— Мне кажется, произошло накопление энергии. А почему так случилось, я сказать не могу. Когда где-то происходит очень важное, большое и серьезное событие, оно же задает планку, к которой так или иначе стремятся все остальные. В этом году очень много премьер случилось в Москве — и на малых сценах, и на больших, и в независимых театрах, и на больших сценах — за многие из них не просто не стыдно, а даже очень радостно.
— Какие факторы этому способствуют?
— На протяжении последних десяти лет хорошие театральные фестивали в Москве привозили хорошие зарубежные театры — и выросло поколение, которое могло сравнить то, что было раньше, и то, что стало сейчас. И найти какие-то новые пути, их скрещение и смешение.
Например, люди, которые работали в визуальном искусстве, стали приходить в театр и влиять на театральное искусство. Театральные художники начали общаться с другими областями искусства, в театр пришла новая музыка. Авторское кино испытало влияние этого подъема (актеры у нас одни и те же) — и стали появляться хорошие фильмы с прекрасными работами артистов. Мне кажется, последнее время был период, когда при государственной поддержке развивалось современное искусство и при этом не убивалось искусство традиционное. И вот это вот смешение – оно дало возможность такого расцвета.
— Какова роль культурной власти в этом процессе?
— Этот процесс – он происходит везде, где-то больше, где-то меньше. Мы, сидя в Москве, недооцениваем то, что происходит в регионах. Вот, к примеру, Ярославль: там есть театр, который расцветает и организует отличный фестиваль, и становится системообразующим культурным центром города (имеется в виду Ярославский театр драмы им. Волкова. — «Газета.Ru»). Или Красноярский театр, где работают Олег Рыбкин и Роман Феодори. Марат Гацалов в Прокопьевске. Мы в Москве просто меньше информированы, потому что мы находимся здесь, в столице, и видим только то, что происходит здесь.
— Но, раз вы уходите, значит, в этом процессе театрального роста наметились какие-то противоречия. Какие?
— Я это так не формулирую. И не стоит меня считать проводником одного только исключительно нового театра. Москва именно потому была мне лично интересна, потому что в ней очень разные театры. Я искренне люблю театр Ленком, обожаю Театр им. Моссовета. И маленькие театры, которые находятся в отдаленных районах, — они несут определенную социальную значимость и функцию. И я понимаю, что каждый театр из тех, которые я люблю, — они занимают определенную нишу. Но это мое отношение как зрителя, но не как человека, который ими управляет. У каждого театра есть свое назначение. И когда театр понимает его и работает на свою аудиторию, он имеет все права на существование.
— Есть ощущение, что идет столкновение репертуарных театров-домов и новых, существующих в более мобильных формах.
— Не совсем так. Мы просто поставлены в условия, что в Москве оседает большое количество людей, закончивших театральные вузы, которые не попадают в театры Москвы и вынуждены заниматься каким-то делом. В Москве этот процесс идет просто в большем объеме, чем где бы то ни было. Поэтому у нас очень много независимых театров, антреприз.
Но я бы не назвала это новым театром и не сказала бы, что этот новый театр – это противовес или альтернатива репертуарному театру. Репертуарный театр тоже может существовать в разных формах. Главное — наличие ансамбля и репертуара. А как он эксплуатируется, этот репертуар, как в него вовлечен этот творческий ансамбль — это уже другой вопрос. И мне кажется, что у нас-то как раз наоборот: в Москве это не противостояние, наверное, а это, наоборот, взаимодополнение.
— Что вы рекомендовали своим сменщикам? Как должна меняться культурная политика города в отношении театров?
— Я бы рекомендовала, чем больше разных вариантов – тем лучше. И чем прозрачнее они – тем лучше. Мы начали с прошлого года внедрять назначение руководителей по конкурсам — мне кажется, это очень важная история. То, что Школа театрального лидера приглашает всех на защиту дипломов (в том числе и представителей театров, для которых разрабатываются эти концепции), эта открытость и прозрачность — самое важное, чтобы не было разговоров.
Что касается Театра на Таганке, там случаются откровенные глупости, которые потом муссируются. Начиная там с мифических сумм, выделенных на юбилей, и заканчивая неуважением к тем людям, которые, в общем, сделали уже очень много в своей жизни. И мне кажется, что тут вопрос а) в доверии, и б) в отсутствии зависти.
— Очень многие связывали происходящие перемены и новые возможности именно с вашим именем и работой как бы. Что будет дальше происходить с теми проектами, которые при вас начаты?
— Связывать это со мной, на мой взгляд, заблуждение. Все равно все перемены, которые происходили, обусловлены первым лицом департамента — Сергеем Капковым. Именно он берет на себя ответственность. А наше дело как бы подготовить и провести, с ошибками или без ошибок: когда ты делаешь что-то в первый раз, ты все равно не знаешь, как это делать.
Это же не кинопрокат, в котором можно совершать ошибки, взаимодействуя только с бобинами или с «цифрой». Я признаю, что были сделаны какие-то неверные шаги. Но я извинилась перед людьми, которых могла обидеть. Но мне кажется, что для того, чтобы понять, работают ли изменения, надо в какой-то момент остановиться и посмотреть, как они работают. А Сергей Александрович – он очень быстрый человек. И правда, я за ним не успеваю — и в мыслях, и во многих других вещах. Наверное, нужны другие люди. Наверное, может быть, как-то надо изменить саму ситуацию. Может быть, нужно перестать заниматься политикой, а заняться уже там разбором полетов. И это в большей части его ответственность, чем моя. Я не думаю, что что-то будет свернуто. Все, что было сделано департаментом, было сделано командой, которую он набрал. И эти два года мы работали отлично, и это очень важно.
— Вы сказали, что будете рады вернуться в любом качестве...
— Я имею в виду, что я могу вернуться на любых условиях. Если я нужна как эксперт, я готова работать как эксперт. Как консультант – значит, как консультант. Мне, правда, очень трудно быть как бы внутри чиновничьей жизни, потому что я все-таки 20 лет провела в театрах, а это немножко другой образ жизни. И, наверное, тут тоже есть мое какое-то внутреннее и внешнее противоречие с той системой, в которой я работала. Но я абсолютно точно понимаю, что есть накопленный опыт, который, может быть, стоит сформулировать на бумаге. Я была на юбилее продюсерского факультета ГИТИСа, который закончила, и мне поступило предложение там читать лекции. И мне кажется, что сейчас есть возможность остановиться, выдохнуть, сформулировать какие-то интересные мысли, – и может быть, они приобретут какое-то академическое звучание. Сидя на работе, этого сделать не успеваешь.
