Цивилизация
Борису Гребенщикову исполняется 60 лет. В среде, в которой вырос он сам как музыкант и возглавляемый им «Аквариум», к торжественным цифрам принято относиться с деланным равнодушием — мол, всего лишь возможность напомнить о себе. Как и к собственному возрасту — изменившийся за много лет до неузнаваемости жанр рок-н-ролла никак не избавится от нескольких черт, присущих ему от рождения,
среди которых — культ вечной молодости, полная невозможность умно и красиво постареть.
И если на лицах моложавых рок-звезд 80-х во время телевизионных признаний в презрении к мемориальной бронзе пробегают облачка отчаяния, то в искренности нынешнего юбиляра, создателя и лидера группы «Аквариум», мне доводилось убеждаться не раз.
Так, например, во время празднования 30-летнего юбилея коллектива я отправился на интервью с его лидером, держа наготове целый ворох вопросов, касающихся дивных моментов прошлого группы и предвкушая увлекательное путешествие по волне памяти собеседника. Минуте на пятой БГ попросил меня выключить диктофон и часа два с половиной, почти без остановки, произносил отчаянный монолог, содержание которого по понятным причинам пересказывать нельзя. Единственное, что было разрешено обнародовать, — это фраза
«всем очень уютно в своих могилах»
(самая, пожалуй, либеральная характеристика времен и нравов из прозвучавших за тем столом) и заявление, что в альбом «Сестра Хаос», коим и отмечался юбилей, не войдет ни одной песни, написанной до 2000 года. До того «Аквариум» пережил серию утомительных переизданий, а также выпуск альбомов с перепевками старых вещей — и у Гребенщикова явно накопилась метафизическая усталость от старых текстов и смыслов. Годом позже, накануне приезда Игги Попа на фестиваль «Крылья», я зачем-то завершил интервью вопросом, считает ли БГ для себя честью накануне своего 50-летия «разогревать» американского отца панка. «Слушайте, — искренне засмеялся Гребенщиков, — вы правда думаете, что для музыки имеет хоть какое-то значение возраст или порядок выступления на рок-фестивале? Игги Поп поет изумительные песни, это и только это для меня радость и честь».
Дурацкий вопрос был задан не без оснований —
в наследие от контркультуры советского времени нам досталось восприятие рок-музыкантов как божеств (вообще, кажется, причина нехарактерной для других культур звериной ненависти постсоветского рок-слушателя к попсе была в том, что она вроде бы лезет в область сакрального знания с двумя кусочками колбаски).
И если бешеную музыку Игги Попа люди на фестивале оказались способны воспринимать с помощью прыжков и криков, то БГ по-прежнему продолжали прежде всего слушать, потом — подпевать, а уже потом слегка подтанцовывать. И причина этой разницы восприятия лучше всего определяется дурацким словосочетанием «культовый статус» — именно таковым, несомненно, обладал БГ на протяжении почти всей своей карьеры.
Конечно, Гребенщиков для своих слушателей был всегда более чем музыкантом.
Мало того что в своих текстах он, по меткому выражению музыкального критика Бориса Барабанова, «создал тот язык, на которым мы сейчас разговариваем и пишем». До определенного момента БГ был источником знаний о новых культурах, в том числе и духовных. В начале 90-х его «Русский альбом» познакомил огромное количество его поклонников с русским православием и миром русской иконы, а пластинки «Снежный лев» и «Прибежище» заставили искать соответствующие статьи в энциклопедиях по буддизму. Ну а поклонники «Властелина колец» Толкиена и так знают, что в песне «Партизаны полной луны» на альбоме «Равноденствие» есть куплет на эльфийском языке, сконструированном автором саги.
Более того,
новых записей «Аквариума» или Гребенщикова соло ждали как книг Пелевина — затем, чтобы отыскать в них концентрированную, сказанную какими-то совершенно негазетными и неповседневными словами суть периода времени, прошедшего с момента выхода прошлого альбома.
«Поезд в огне», «Поколение дворников и сторожей», «Московская октябрьская», «Древнерусская тоска», «Скорбец» — эта галерея (не слишком, впрочем, любимых автором) очерков социальной действительности протянулась из 80-х в 90-е и дальше в нулевые.
Этот статус, кажется, тяготил юбиляра всю его жизнь.
Десятилетиями из интервью в интервью он признавался, что никогда никого не хотел за собой вести, ни для кого быть вожаком — ни для ленинградских хиппи, которые слушали песни «Аквариума» на ступеньках Михайловского замка в 70-е, ни для заполнявших стадионы миллионов поклонников в 80-е. Так, кажется, выходило само — причем именно потому, что
БГ всегда считался (или в самом деле был) философом куда большим, чем музыкантом.
В этом — преданности словам в ущерб композиторским и вокальным талантам — его, кстати, много раз обвиняли как критики, так и некоторые поклонники. Эти упреки звучат довольно забавно на фоне, например, рассуждений Гребенщикова о сочинениях любимого им Глинки. Или на фоне их совместной с гением и виртуозом Сергеем Курехиным записи, озаглавленной «Безумные соловьи русского леса».
Если внимательно изучить автобиографические экскурсы в интервью Гребенщикова, в его жизни вырисовываются три поворотных момента. Первый — похожее на перформанс радикальных художников выступление «Аквариума» на фестивале «Весенние ритмы» в 1980 году:
после него лаборант Института комплексных социальных исследований лишился работы, членства в комсомоле и места в аспирантуре. Попытка отыскать социальный компромисс с советской действительностью с треском провалилась.
«Я с тех пор никогда не работал, занимался только тем, что нравится», — рассказывал о тех событиях Гребенщиков, рассыпаясь в благодарности судьбе.
Второй — распад в 1991 году талантливейшего, но склонного к центробежности первого состава «Аквариума» и через некоторое время созыв второго, существующего до сих пор (из названия тогда исчез знак ангстрема — буква «А» с точкой над ней).
Третьим поворотным моментом стало наступление эры интернета. Что не удалось сделать временам постсоветской свободы, получилось у новых технологий. Бесконтрольное распространение музыки через интернет, которое не удалось сдержать никакими мерами по соблюдению антипиратского законодательства, помогло Гребенщикову в буквальном смысле осуществить свою мечту, описанную в песне «Молодая шпана»:
стать просто музыкантом, перестать быть водителем народов и голосом поколения, стать одним из моря производителей звуков, слов и смыслов.
Начиная с 2001 года, когда вышел альбом «Сестра Хаос» и когда Гребенщиков сформулировал свое нежелание обустраиваться в мемориальном кладбище при жизни, в его альбомах, текстах и мелодиях можно заметить ту если не легкость, то облегчение, ту независимость от роли вождя и многолетнего опыта, которое ему было наконец даровано. Дурашливые «Растаманы из глубинки» и питейные «Стаканы», литургически-печальный «Сокол» и отчаянная «Господу видней» — какие песни ни возьми, все они, кажется, написаны человеком, который наконец получил право говорить от своего имени и не бояться, что за ним пойдут миллионы, а каждое его слово будут толковать как Священное Писание.
В буддизме, которого придерживается БГ, путь последовательного освобождения называется «мокшадхарма», то есть в вольном переводе — «путь освобождения». Следовать которому и дальше стоит пожелать юбиляру.
