Цивилизация
Лирико-колоратурное сопрано Ольга Перетятько родилась в Петербурге, но больше десяти лет назад переехала в Берлин, где получила вокальное образование и начала профессиональную карьеру, пополнив ряды российских певцов, поющих в лучших оперных театрах мира и почти неизвестных на родине. Она успела поработать с ведущими европейскими дирижерами — Даниелем Баренбоймом, Альберто Дзеддой, Пласидо Доминго, блистала в «Соловье» Стравинского, поставленном Робером Лепажем в Торонто. Только что в берлинской Штаатсопер прошла «Царская невеста» в постановке Дмитрия Чернякова, где Перетятько спела одну из главных партий. В следующем году у нее запланировал дебют в Метрополитен-опере.
Концерт в московском зале Чайковского в сопровождении Российского национального оркестра с Михаилом Плетневым за пультом, который пройдет 26 ноября, станет первым большим сольным выступлением певицы в Москве. Ольга Перетятько рассказала «Газете.Ru» о том, как она оказалась в Германии, о том, насколько различаются разные вокальные школы, и о своем отношении к поп-проектам.
— Меццо-сопрано Екатерина Губанова уехала на Запад после того, как в одном из московских оперных театров ей сказали, что для оперной сцены она не вышла ни лицом, ни фигурой. История вашего отъезда в Германию так же драматична?
— Нет, я уехала случайно. Вокалом я начала заниматься очень поздно, и к тому времени я занималась уже год с Ларисой Гоголевской (российская оперная певица, сопрано, дважды обладательница «Золотой маски» в номинации «лучшая женская роль в опере». — «Газета.Ru»). В Берлин приехала как турист и влюбилась в город. Там я сходила на прослушивание в высшую школу музыки имени Эйслера, и мне сказали, что можно приезжать и поступать, дали много советов по репертуару, по мелочам. Лариса Анатольевна согласилась, что надо ехать. В Берлине образование бесплатное — и это тоже сыграло свою роль. Я вернулась в Берлин на кураже — либо все, либо ничего — и поступила. Так все началось.
— Существует разница между российской вокальной школой и европейской?
— Я не вижу различий, кроме различия в языковом отношении. Люди, которые живут постоянно в России, с горем пополам, может быть, говорят на английском — и это сказывается, потому что впоследствии, начиная работать, ты, естественно, должен говорить на всех европейских языках. У меня все началось с немецкого, потом подключился итальянский, английский был на базовом уровне, на таком и остался: мы делаем вид, что умеем говорить. Русская манера говорить предполагает отклонение в вокале: у нас немножко все завалено, мы говорим нечетко. Если посмотришь на французов, они артикулируют, у них каждая гласная имеет свою окраску, это видно и слышно, и точно так же все поется. Главное, что мне приходилось искоренять, — это позицию гласных. Моя педагог говорит, что мы следуем итальянской оперной школе. Она канадка (сопрано Бренда Митчелл. — «Газета.Ru»). Вокальная школа одна — все делается на дыхании, ты выравниваешь вокальные позиции и выравниваешь свой диапазон. Это три главных пункта, на которых основана любая школа вокала. В фейсбуке меня часто спрашивают студентки — а где лучше учиться, у какого педагога? Я не знаю. Это большая редкость и удача — найти правильного педагога, но в первую очередь важнее не тот, у кого ты учишься, важен тот, кто учится. Педагог может быть гениальным, но, если ты не понимаешь, чего он от тебя хочет (а говорят они все об одном и том же), можно учиться и двадцать лет.
— Оперному вокалисту нужно слушать своих предшественников?
— Нужно знать, кого слушать и как слышать. Нужно анализировать, как что делается. Это большая индивидуальная работа. Певец никогда не перестает учиться. С каждым годом тело меняется; у женщины еще хуже: дети появляются, гормоны — все меняется, и ты должен приспосабливаться. Потом начинаются проблемы со здоровьем, к которым ты тоже должен приспосабливаться. Все это предполагает большие ограничения. С одной стороны, очень неприятно, с другой — хорошо, потому что работа вокалиста — она очень здоровая.
— Режиссура Чернякова в России вызывает бурю эмоций, очень часто яростно-негативных. Почему в Европе его ценят и любят?
— Европейской публике есть с чем сравнивать. То, с чем ты сталкиваешься на европейских площадках — а там очень много мусора, и вся эта так называемая режопера, — работает на скандал. А Черняков очень умный человек, и он любит музыку, в отличие от того, что о нем иногда говорят. Он приходит и знает оперу наизусть. Он работает по клавиру, а не по либретто на CD. Человек знает, о чем говорит, знает историю. Мы очень много говорим, как в драмтеатре. Он приходит, и мы часами общаемся. В зале (на премьере. — «Газета.Ru») миллион молодых лиц, все в восторге, потому что, рассказывая русскую оперу, Черняков умудряется найти образы, понятные каждому — работнику сцены, грузчику, профессору университета, но очень важен и слушательский опыт. Певцы, хор, оркестр, Баренбойм его обожают, потому что видят, что человек все делает для музыки.
— Известные оперные певцы иногда выступают с поп-проектами. Если вам предложат такой, что ответите?
— Мне часто предлагают такие… кроссовер-проекты, на которые я не иду: это будет неорганично — зачем? Не мой жанр. Может быть, я пошла бы на сотрудничество с какой-то электронной группой, чтобы сделать что-то интересное и новое.
— Недавно музыкальный директор Ковент-Гарден, дирижер Антонию Паппано заявил, что молодое поколение оперных певцов часто отменяет свои выступления из-за проблем с голосом. Как должен поступать певец в критической ситуации?
— Это решать певцу. Если ты встаешь и у тебя ничего не смыкается, ты ничего не можешь, ты петь не будешь, и нужно быть совсем идиотом, чтобы согласиться выходить и петь. Хотя техническая непогрешимость спасает, потому что действительно бывает, когда мы поем в плохом состоянии. Ты слышишь погрешности, и у тебя это отнимает гораздо больше сил, чем в здоровом состоянии, но в итоге по интенсивности концерт может быть сильнее, потому что концентрация выше. Я отменила концерт один раз в 2004 году из-за сильнейшего трахеита. Гонорар был 200 евро, дикие тогда для меня деньги, и я очень страдала — а что делать? Впоследствии ты учишься на своих ошибках, поэтому должен быть всегда в форме. Мы договорим, и я пойду в сауну. Мы же как спортсмены... Ты должен прислушиваться к себе, надо рассчитывать свои силы — и это тоже часть нашей профессии, этому нужно учиться. Наша работа на долгий срок, ты должен предвидеть на много лет вперед. У певцов он короче, у дирижеров, например, длиннее.
— Летом этого года на фестивале BBC Proms американское меццо-сопрано Джойс Дидонато заявила, что свое выступление посвящает российскому ЛГБТ-сообществу и протестует против «закона о гей-пропаганде». Вы поддерживаете этот жест?
— Мы несем мир и красоту — о каком протесте речь? Среди американских певцов особенно много тех, кто борется за убеждения: у них это в крови, в социальной культуре. Французы тоже — если им что-то не нравится, они ходят бастовать. Это в порядке вещей. Мне абсолютно все равно, с кем петь на сцене. У меня миллион друзей-геев — и что, я теперь должна посвящать свое выступление запрету пропаганды в России? Это никому не нужно и ничего не принесет, кроме раздражения. Вообще о чем речь, пропаганда чего?
— В Европе вы известная певица, в России вас пока знают гораздо хуже. Родная публика для вас — это кто?
— Для меня нет родной публики. Публика — она везде публика. Ты отдаешь всего себя, даже не ожидая ничего взамен. Ты стоишь на сцене и поешь. Конечно, для меня важно каждое появление в России, потому что ты русский певец. У меня русский паспорт и немецкий вид на жительство. В принципе я уже давно могла бы получить немецкий паспорт, но для этого надо отказаться от российского гражданства, я этого не делаю: у меня здесь семья, родные, друзья. Я была, есть и останусь русской певицей. Успех на родине мне дорог.
— Как вы относитесь к современной академической музыке?
— Я пела современную музыку довольно много, особенно поначалу, когда на все соглашаешься. Но есть то, что останется через 50 лет, и то, о чем никто не вспомнит. Так было в моцартовские времена, в доницеттиевские времена. Я не слежу за развитием современной академической музыки, но, если в этом заложен смысл, если это именно музыка, которую не надо часами объяснять, делать вводную лекцию и растолковывать текст, ее поймут и она останется. Я бы мечтала, чтобы мне кто-нибудь принес то, что мне понравится, и я бы это спела.
