Цивилизация
Диктатура еще не пошатнулась, но уже утратила стабильность. Когда в финале ежегодных смертельных состязаний под названием «Голодные игры» сентиментальные зрители сохранили жизни якобы влюбленных Китнисс Эвердин (Дженнифер Лоуренс) и Пита Мелларка (Джош Хатчерсон), жители подневольных столичному Капитолию территорий увидели в этом знак перемен — по нарушенным теперь правилам в живых оставался только один. Теперь глава государства Кориалан Сноу (Дональд Сазерленд) требует от победителей продемонстрировать лояльность власти, Пит будоражит общественность объявлением о помолвке, а вроде как подлинный возлюбленный героини Гейл (Лиам Хемсворт) принимает известие близко к сердцу.
Ситуация и без того нервная, но власти решают отметить 75-летний юбилей игр таким образом, что даже хладнокровный алкоголик Хеймитч (Вуди Харрельсон) теряет самообладание.
Экранизировать второй роман из трилогии Сьюзен Коллинз «Голодные игры» позвали однофамильца исполнительницы главной роли Фрэнсиса Лоуренса, режиссера сотни клипов и трех кинофильмов — «Константин», «Я — легенда» и «Воды слонам». В последнем что-то не заладилось со сценарием, но визуально и эмоционально мир фантасмагорического цирка на фоне Великой депрессии был создан на экране с подобающим размахом. Постапокалиптический мир картины «Я — легенда» подкупал пустыми улицами Нью-Йорка и авианосцем у берегов Манхэттена. Ну а «Константин» — это просто выдающееся кино про пользу курения с Тильдой Суинтон в роли ревнивого архангела.
Режиссеру с такой биографией несложно воспроизвести на экране антиутопическое двоемирие утонувшей в гламуре столицы и задыхающихся в пыли окраин.
Можно даже предположить, что ему тесно в рамках, заданных предыдущей серией, но он любовно выстраивает декорации для вояжа по возроптавшим провинциям-дистриктам и для третьей Квартальной бойни (по сюжету случаются каждые 25 лет после подавленного восстания).
Деталей и персонажей в этой истории становится так много, что в какой-то момент Лоуренсу элементарно перестает хватать экранного времени.
И Стэнли Туччи с Тоби Джонсом в ролях телеведущих Цезаря и Клавдия должны покривляться на потеху публике. И Сазерленд похмурить бровь. И Харрельсон опустошить бар. И играющий стилиста Цинну Ленни Кравиц поджечь пару платьев на героине, чей символ — сойка-пересмешница — все больше напоминает о птице фениксе. И Филип Сеймур Хоффман показать нового распорядителя игр Плутарха Хевенсби во всей красе: не чета предыдущему, моднику и любителю мелодраматической патетики, этот демонстрирует лисью хитрость и искусство управления марионетками.
Плюс новые участники кровопролития, которых в отличие от предыдущих хочется узнать поближе, но нужно спешить. Остается минут пять на пару немолодых научных сотрудников (Джеффри Райт и Аманда Пламмер). Семь — для златокудрого атлета с трезубцем (Сэм Клафлин), который поддерживает образ самовлюбленного убийцы, но трогательно заботится о самой старой участнице игр (Линн Коэн).
Примерно столько же, если не меньше, остается для самого живого персонажа — нервической девицы с топором Джоанны Мейсон. Ее играет Джена Мелоун (философичная подруга Донни Дарко поднаторела в обращении с холодным оружием в «Запрещенном приеме» Зака Снайдера), заряжающая кадр каждым появлением, от сцены ироничного переодевания в лифте до яростной отповеди камерам над головой и скрытым за ними зрителям, устроителям игр и вообще всему постылому миру.
Остальным не достается и того, так что в калейдоскопе лиц, с которыми приходится расставаться до того, как их удается запомнить, можно запамятовать о переживаниях героини.
Что только идет ее истории на пользу: это не «Сумерки» (бежать от сравнений бессмысленно), где вампирский антураж становится фоном для трех томов вздохов и ахов девушки, которая решительно настроена стать женщиной, да все никак не складывается.
Китнисс пытается хоть какую-то часть жизни взять под контроль, хоть какое-то чувство осмыслить, но не поспевает за стихией революционной ситуации.
Здесь уже не до поцелуев, они случаются невпопад: то законы игры велят напомнить зрителям о собственной легенде, то выпадает странная минута затишья, некомфортного, пустого.
Пытаешься обязать себя долгом — а никто уже не считается с твоими порывами, каждый за тебя что-то решил.
Нестыдная экранизация приличной антиутопии для подростков (хотя какая антиутопия написана не для них?) во второй части превращается в фильм о том, как человек из движущей силы собственной жизни превращается в символ чужих надежд, в центр событий, в точку внутри раскручивающейся воронки. Хочется верить, к финалу ее не погасят.
