Цивилизация
Количество девиаций, извращений и прочих отклонений на экране сегодня превосходит все разумные пределы: это естественное следствие «порнореализма» рубежа столетий («Романс» Катрин Брейя, «Интим» Патриса Шеро, «Идиоты» Ларса фон Триера, «Девять песен» Майкла Уинтерботтома), отменившего последние табу. Теперь недостаточно показать половой акт: настало время сексуальных маньяков и прочих чудовищ. В каннской программе 2013 года им несть числа. Скандализировавшая многих в первый день фестиваля миловидная семнадцатилетняя студентка-проститутка из фильма Франсуа Озона «Молода & прекрасна» — самая невинная из всех. По самым скромным подсчетам, половой член в Канне поджигали в трех фильмах, не меньше было картин с участием педофилов-убийц (в «Ублюдках» Клэр Дени один из них оказался родным отцом жертвы), а финальным аккордом обещает стать назначенная на последний день «Венера в мехах» Романа Полански.
В этих условиях приверженцы однополой любви — просто в силу своего ущемленного положения в любом, даже современном обществе — оказываются едва ли не единственными носителями по-настоящему нежных чувств.
«За канделябрами» заявлен как прощальный фильм Стивена Содерберга. После четверти века успешнейшей карьеры, начавшейся именно в Канне, с награждения «Золотой пальмовой ветвью» дебюта режиссера — ленты «Секс, ложь и видео», и 25 полнометражных фильмов во всех мыслимых и немыслимых жанрах 50-летний экс-вундеркинд сходит со сцены. Сходит радостно, празднично, под аплодисменты и фейерверки, которыми сопровождалась каннская премьера. Эстетике фильма это соответствовало идеально: ведь его герой, легендарный американский пианист Либераче — тот самый человек, который своими блестящими, в прямом смысле слова, туалетами и поведением на сцене заложил основы современного шоу-бизнеса, предсказав Элтона Джона, Фредди Меркюри и Леди Гагу. Роль этой неординарной фигуры досталась Майклу Дугласу, и сегодня кажется, что ничего настолько яркого актер-корифей не играл никогда и нигде — включая «Трафик» того же Содерберга.
Однако «За канделябрами» — никак не байопик (жанр, освоенный Содербергом в многочасовом эпическом «Че»), а настоящая love story.
Гей Либераче скрывал от миллионов поклонников свою сексуальную ориентацию, рассказывая в мемуарах о соблазненных женщинах.
Правда стала известна большинству уже после смерти звезды, когда его любовник опубликовал свои сенсационные воспоминания — они-то и назывались «За канделябрами» и легли в основу сценария. Простодушный парень, мечтающий о карьере ветеринара (в этой роли — преобразившийся до неузнаваемости Мэтт Дэймон), попадает вместе с приятелем на концерт Либераче в Лас-Вегасе, потом в его гримерку, а затем, считаные дни спустя, в джакузи и, наконец, постель. Отношения затянулись на долгие годы: пианист дарил возлюбленному дома и машины, сделал ему пластическую операцию и чуть его не усыновил, а спустя несколько лет, уже после болезненного расставания, умер фактически у него на руках.
Идеальный сюжет для слезливой правозащитной агитки Содерберг трактует неожиданно: как комедию нравов в духе «Ночей в стиле буги».
Эксцентриада Либераче со сцены уходит за кулисы, а потом наполняет собой интерьеры его роскошного дома, все в золоте и страусиных перьях. Китчевая манерность поведения героев вызывает невольный смех, но незаметно фильм трансформируется в серьезную драму о семейных отношениях: сначала комичную, потом все более печальную, а к финалу обрастающую нешуточным, подлинным трагизмом. Его источник — не смерть героя от СПИДа, а угасание любви, на смену которой приходят ревность, неверность и, наконец, равнодушие. Здесь Содерберг, в котором привыкли видеть режиссера-машину с компьютером вместо нервной системы, вдруг — напоследок, когда стесняться уже нечего, — обнаруживает чувствительность завзятого сентименталиста.
Тем не менее «чувствительность» отнюдь не значит «чувственность»: эту сторону вопроса авторы фильмов о гомосексуальной любви до сих пор благоразумно обходили стороной.
Именно поэтому другая каннская картина на сходную тему, «Жизнь Адели» Абделлатифа Кешиша, может стать настоящей революцией — особенно если жюри хватит отваги ее наградить.
Честно говоря, одни только сцены лесбийской любви — невиданно натуралистичные, обнажающие подлинную страсть (непонятно, как такое вообще возможно разыграть), необычно продолжительные, подробные, почти на грани порно, но грань эту никогда не переступающие — стоили бы какого-то специального приза.
Кешиша часто называют тунисским режиссером, имея в виду страну его рождения, но вырос он во Франции, неподалеку от Канна — в Ницце. Французская эротическая культура у него в крови, недаром в его предыдущих фильмах так обширно цитировались фривольные Вольтер и Мариво (без которых не обошлась и «Жизнь Адели»).
В любом случае, исламской ригидности в его картинах — ни на грош.
Особенно в новой, поставленной по награжденному на фестивале в Ангулеме комиксу художницы и писательницы Жюли Маро «Голубой — теплый цвет», где рассказана история любви двух девушек.
Адель (сногсшибательная актриса-дебютантка, подарившая героине свое имя Адель Эксаршопулос) — первокурсница филфака, живущая с родителями и мечтающая устроиться на работу учительницей начальных классов. Эмма (секс-символ французского кино нового поколения Леа Сейду) — независимая художница с волосами, покрашенными в голубой цвет. Застенчивая Адель обсуждает с подружками, на каком по счету свидании прилично переспать с парнем; раскованная Эмма живет с женщиной и не думает это скрывать. Адель — из простой семьи: ее папа с мамой уверены, что главное в жизни — найти мужа, который будет тебя содержать. Преуспевающие мать и отчим Эммы принимают любовницу дочери у себя в доме как родную. Если в доме Адели коронное блюдо — спагетти с мясным фаршем, то у Эммы Адель учат есть устрицы: для Кешиша, со времен «Кускуса и барабульки» — несравненного летописца кулинарных радостей, эта сцена ключевая, ведь в ней соединяются социальные, эротические и коммуникативные коннотации.
«Жизнь Адели» можно рассматривать как драму о правах человека — и наверняка, если фильм получит главный приз, это будет автоматически трактоваться если не как политкорректное, то как политическое решение.
Действительно, здесь есть сцены студенческих манифестаций и гей-парада, есть болезненное объяснение с однокурсницами и трудные эпизоды общения простодушной Адели с богемными интеллектуалами из круга Эммы. Однако эта трехчасовая (и смотрящаяся на едином дыхании, снятая почти полностью на крупных планах) и сыгранная с безупречной откровенностью, выворачивающей душу наизнанку картина — прежде всего пронзительная, правдивая, универсальная анатомия любви. Столь сильных и свежих картин в каннском конкурсе в этом году нет.
Когда Берлинале ввел в свой регламент приз «Тедди», это казалось причудливым решением, хотя благодаря ему мир узнал о Педро Альмодоваре и Франсуа Озоне. Теперь присутствие на всех крупнейших фестивалях голубых «Львов», «Медведей» и «Пальм» за лучший фильм о гомосексуальных отношениях никого не удивляет. Сегодня, похоже, настает время, когда эти темы окончательно выходят за пределы тематического гетто. Гетеросексуальные режиссеры снимают об этом фильмы с гетеросексуальными актерами, а публика смешанной ориентации смеется и плачет, как над собственными, над страстями тех, кого депутаты Госдумы РФ норовят признать нарушителями закона.
Да, и еще одно. Каждый год в Канне возникает как минимум один метасюжет, объединяющий несколько важнейших фильмов программы. До сих пор было не до конца понятно, о чем этот Канн. Теперь — кристально ясно: как и в прошлом году, о любви. Что ж, в такой ситуации самоповтор не возбраняется.