Цивилизация
Проект «Легендарные спектакли и имена» был задуман «Золотой маской» в 2005 году и сначала назывался «Легендарные спектакли XX века», но очень быстро выяснилось, что действительно легендарных спектаклей, до сих пор идущих в репертуаре, по всему миру можно найти совсем немного. Поэтому в название программы сначала добавилось слово «имена», а потом исчезла приставка «XX век» — спустя 13 лет после его конца выпущенные тогда спектакли уже стали раритетами.
Впрочем, Хайнера Геббельса при желании вполне можно было бы причислить и к легендарным именам XX века. 60-летний композитор создал множество сложнейших музыкальных произведений, много работал с великим драматургом Хайнером Мюллером, когда-то возглавлял собственную рок-группу Cassiber, а с 1981 года начал ставить спектакли, существующие на стыке музыкального театра, перформанса и инсталляций. Его спектакли – полный красивых и загадочных образов визуальный театр, вместе с тем подчинённый строго выстроенной звуковой партитуре.
В Москве Геббельс был уже дважды, в последний раз – восемь лет назад. Чеховский фестиваль привозил его спектакли «Хаширигаки» (фантазию на темы прозы Гертруды Стайн и японского театра) и «Эраритжаритжака» (опыт сложного взаимодействия театра и видео). Но, при всей своей технической изощрённости, на фоне «Вещи Штифтера» эти постановки кажутся прошлым веком.
«Вещь...» — это вряд ли первый, но один из действительно очень редких в истории театра спектаклей вообще без участия актёров в каком бы то ни было качестве.
Живые люди появляются на сцене только в начале — но о том, что они там были, очень быстро забываешь. Вся функция двоих техников сводится к тому, что они просыпают сквозь сетчатую ткань песок в три пустых резервуара, которые затем наполнятся водой. Дальше в течение часа на сцене будет происходить действо, лишённое всяких признаков человеческого присутствия и говорящее о мире, где людского рода уже не существует вообще.
Отправной точкой для своего спектакля Геббельс выбрал рассказ полузабытого австрийского писателя XIX века Адальберта Штифтера «Портфель моего прадеда», а точнее –
фрагмент, где герой проезжает через лес во время ледяного дождя. В его описании этого чуда, обратившего хвойные деревья в люстры, – испуг и преклонение перед силой природы, восторг перед красотой мира, независимой от человеческой воли.
Это поэтический портрет пространства, где нет ни одной живой души, где таинственные шумы рождаются только ледяной коркой, которой вдруг сами собой прорастают растения. «Вещью» Штифтер называет именно это состояние леса, похожее на постапокалиптическую спячку мира.
Если пытаться понять, где происходит действие спектакля, то речь явно не о зимнем лесе и не о XIX веке. Это мир, навсегда покинутый человечеством, например, после ядерной катастрофы. Мир, где остались только то бушующий, то затихающий океан, деревья, природные явления, механизмы и звучащие вдруг голоса из далёкого прошлого.
Актёры Геббельса – это выстроенные в сложной композиции рояли и пианино, которые играют сами собой на своих обнажившихся внутренностях; остовы деревьев за их спинами; три бассейна с водой, которые тоже живут своей жизнью; лучи света, бегающие по пространству.
Вот идёт буря, и белые паруса-экраны снова и снова опускаются-поднимаются под страшный гул. Вот капает невидимый дождь, и вода пузырится кругами под мелодию Баха.
Всё, что осталось от человека – речь и музыка. Тот самый фрагмент из Штифтера звучит в записи (на московском показе – по-русски). Перед роялями и голыми деревьями опускается экран, на нём – меняющая цвета картина Якоба Ван Рейсдаля «Болото». Водная гладь вдруг кажется заледеневшей – нарастает треск и шорох.
«Вещь Штифтера» выглядит парафразом пьесы Треплева из чеховской «Чайки». «Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. <..> Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто», — эти слова как будто написаны про спектакль Геббельса. С той только разницей, что общая мировая душа, в которой «сознания людей слились с инстинктами животных», у него бесплотна.
Культурный багаж человечества продолжает существовать, уже утратив всех своих хозяев. Звучит запись интервью с французским культурологом Леви-Строссом, где тот говорит о невозможности приключения в XXI веке, когда мир полностью изведан. И на вопрос «С кем вы хотели бы провести сегодняшний вечер?» он отвечает: «Из людей – ни с кем».
Спектакль Геббельса демонстративно мизантропичен – он отрицает необходимость людей на нашей планете и говорит о том, что вечная белая пустыня куда лучше любого человеческого общества.
Единственные ценности в «Вещи Штифтера» — природа и искусство. Вот опускается из-под потолка экран, начинает двигаться вверх-вниз и вдруг высвечивает, как увеличительное стекло, фрагменты картины Паоло Уччелло «Ночная охота» (явный или неявный парафраз с «Солярисом» Тарковского, где похожая операция была проделана с «Охотниками на снегу» Брейгеля). Затем на нём проявится немецкий текст, вероятно, рассказа Штифтера, под нескончаемый гул голосов, кажется, на всех мировых языках.
«Вещь Штифтера» — портрет мира в ситуации пост-постмодерна и пост-постиндустриального общества, когда все картины написаны, все слова сказаны, человек растворён в механизмах, а возможности театра давно исчерпаны, как и любые смыслы. Человека нет, а музыка играет, и сложная конструкция из полуразобранных инструментов наезжает прямо на нас, как бы плывя по мировому океану. Клавиши нажимаются, молоточки стучат, но в итоге всё-таки остановятся. Рояли уедут назад, и останется только кипящая, кружащаяся белыми клубами вода. Тишина, пустота, вечная мерзлота. В начале было слово – а в конце исчезло.
