Цивилизация
Браться за визуальный рассказ о целом столетии, пусть даже не в планетарном масштабе, а в пределах одной шестой части суши, – задача амбициозная и почти неисполнимая, если иметь в виду всесторонние характеристики, от идеологических до бытовых. Но можно подойти к вопросу исподволь, без остервенелой научной серьезности и без привлечения миллиона источников разом. Стоит потянуть за ту или иную ниточку, вплетенную в ткань недавней истории, как начнет вылезать различная занятная фактура. Если относиться к ней как к заведомому «мелкотемью», не затрагивающему глубинных основ эпохи, то проще и удобнее такими материалами пренебречь. А вот кураторы галереи «Ковчег» Сергей Сафонов и Игорь Чувилин занимают диаметрально противоположную позицию, выстраивая художественные проекты именно на базе «всякой всячины».
В результате образовался многолетний цикл выставок «Обиняки», где публике преподносились экспонаты на тему то курения, то чревоугодия, то пляжного отдыха, то бюрократических заседаний.
Из разнородных фрагментов, объединенных скорее кураторскими соображениями, нежели установками самих авторов, всякий раз складывалась любопытная мозаика, с множеством оттенков. И хотя ни одна из этих выставок не заявлялась в качестве всеобъемлющей или программной, внимательному зрителю всегда хватало впечатлений для того, чтобы ощутить себя причастным к «подлинной истории».
Сказанное выше вполне относится и к нынешней «Сладкой жизни». Здесь действует все тот же, хорошо обкатанный и успешно себя зарекомендовавший принцип:
взятая за основу сквозная тема служит лишь формальным поводом для визуальной эссеистики.
Устроители, правда, эту свою тактику слегка маскируют, вывешивая аннотации с наукообразными тезисами про свойства сахара или с рецептами десертов. Глядишь, кто-нибудь поведется и впрямь решит, что выставка исследует традиции чаепития и анализирует эволюцию дизайна конфетных оберток.
Но нет — галерея «Ковчег» тут верна себе, возводя в предмет отнюдь не этнографические детали или технические подробности.
На самом деле речь идет, как и в прежних проектах про «обиняки», о художественной культуре ХХ века и даже обо всей нашей социально-политической истории этого периода.
Надо только не цепляться взором и сознанием за некоторые буквальные иллюстрации сладкой темы (рискнем предположить, что они подсунуты устроителями намеренно, отчасти для отвода глаз, отчасти для контекста), а включить метафорическое восприятие. Сделать это не так уж сложно, навык устанавливается вскоре после вхождения в залы.
Сладость как вкус во рту и сладость как метафора безоблачного, бесконфликтного существования – эти две линии то и дело переплетаются, образуя единое, несколько причудливое зрелище.
Снобистски настроенный посетитель может даже упрекнуть устроителей в жанровой и хронологической эклектике, поскольку экспозиция содержит крайне разнородные фрагменты – от коллекции сентиментальных европейских открыток начала прошлого века и более современного собрания пакетиков с сахаром до хрестоматийных натюрмортов бубнововалетца Ильи Машкова и вышивок на тему «сладкой жизни», исполненных сегодняшней художницей Марией Арендт. Тем не менее речь не о хаосе, а о полифонии: материал организован достаточно умно и умело, чтобы буквально любому произведению или артефакту находились рифмы и параллели.
А иной раз встречаются настоящие «вставные новеллы» вроде сюжета с рисунками Алексея Вангенгейма, репрессированного гидрометеоролога, который с Соловков отправлял маленькой дочери изображения северных ягод – морошки, клюквы, черники, брусники.
Для девочки радость эпистолярного познания мира — для папы средство от цинги.
Вангенгейм сумел в итоге избежать авитаминоза, но не «высшей меры социальной справедливости» в виде расстрела.
Уже из одного только приведенного примера можно сделать вывод, что со сладостью и безмятежностью на выставке все обстоит не так просто. Будь то раннесоветская реклама «Чаеуправления» («Мы зовем пролетария и пролетарку запомнить точно эту марку»), журнальная графика с нэпманским разгулом, фруктовый натюрморт «инакомыслящей попутчицы» Антонины Софроновой или метафизический холст с арбузом и виноградиной нонконформиста Владимира Вейсберга –
повсеместно ощутима двусмысленность советского шика и хрупкость временного довольства жизнью.
Да и дореволюционные экспонаты выглядят чем идилличнее, тем внутренне тревожнее. Умильные детишки с рекламы шоколада «Товарищества Эйнемъ» настолько непригодны для обитания в условиях грядущей «диктатуры пролетариата», что даже думать не хочется об их участи. А тем временем и по соседству на явно сатирической картине Алевтины Власовой, под названием «Райпищеторг» (она датирована 1991 годом), наклевывается аллегорический распад советской системы распределения благ.
Получается, что тем или иным боком проект затрагивает многое из того, что определило существование отечественного социума в ХХ столетии. Впрочем здесь нет ни восторгов, ни причитаний, как нет и вообще никаких исторических оценок, вынесенных «от лица администрации». Немного ироничная, отчасти любовная и уж совсем не натужная интонация сохраняется от начала до конца, несмотря на серьезные трудозатраты по сбору и монтажу материалов (достаточно упомянуть, что в проекте задействованы многие частные коллекции и четыре музея, в том числе Музей Маяковского, переживающий сейчас смену руководства и волнения в трудовом коллективе). Кураторы прекрасно осознают, что глупо было бы приписывать себе миссию по воскрешению и систематизации былой социальной истории, но нагрузить выставочное пространство смыслами между строк им явно в удовольствие. А зрительской аудитории (во всяком случае, немалой ее части) наверняка доставит удовольствие эти смыслы вычитывать.
