Цивилизация
Первый показ «Вдовы» прошел в Вене в 1905 году, и австрийцы оказались без ума от специфически венской легкости бытия, восславленной Легаром. При этом либретто «Вдовы», с виду незамысловатое, прячет толику злободневной — для того времени — сатиры. Маленькая балканская страна Понтеведро, откуда в Париж прибывает героиня оперетты, – вроде бы Черногория, которая в начале XX века была должна иностранным банкам огромные суммы. Из экономического казуса рождается сценическая фабула: веселая вдова Ганна Главари – гражданка упомянутого балканского княжества, унаследовавшая миллионы после смерти мужа-банкира.
Приехав развеяться в Париж, красотка создала головную боль для сотрудников родного посольства во Франции. Они должны воспрепятствовать браку Ганны с иностранным охотником за деньгами, иначе на родине будет финансовый кризис.
Окрутить миллионершу велено секретарю посольства графу Данило (красавец без гроша в кармане). Но дипломат из мужской гордости не желает продаваться за деньги, хотя в прежние годы он любил Ганну, когда та была безродной нищенкой. И как теперь бедному Данило доказать миру и бывшей обиженной невесте, что деньги – деньгами, но любовь-то не заглохла?
Подобный сюжет (разумеется, с хеппи-эндом) для оперетты идеален. Сколько хитросплетений юмора и расчета, создающих причудливые лабиринты действия, сколько поводов для недоразумений, разрешающихся вальсом, интимной лирики в водовороте флирта, измен и привязанностей, покрытых флером легкого скепсиса. Главное тут (об этом неопровержимо говорит музыка) – упоение быстротечностью жизни, а не патриотизм с корыстью и прочая критика язв общества, в оперетте вообще неуместная. Но Шапиро и сценограф Александр Шишкин избрали иронически-сатирический ракурс рассмотрения. Не случайно режиссер (и автор стихов Вадим Жук) сочинили новый текст, такой, что перегруженный Легар не выдерживает.
Да и действие напоминает то страницы советского журнала «Крокодил», где бичевались «их нравы», то соц-арт, то современный сетевой «компромат», сдобренный сплетнями.
Занавес спектакля (черное полотнище с белой надписью «Веселая вдова») столь огромен, что закрывает оркестровую яму. Зачем это нужно, выяснится не сразу. Лишь когда пройдет пролог — сцена похорон банкира Главари в заснеженном Понтеведро.
Снега и охранников с винтовками так много, что мы понимаем: какая там Черногория! Прототип страны нужно искать у себя под носом.
А когда типичный бюрократ-чиновник начнет бубнить похоронную речь в манере позднего Брежнева, но с обращением «Сестры и братки!», при этом стоя возле гроба в виде золотого слитка, о месте действия не прозреет только слепой.
Мгновенная перемена, полотно с оркестра исчезает, звучит увертюра, из обнажившейся оркестровой ямы грядет визуальный сюрприз. Оркестранты, против обыкновения, одеты в розовое, дирижер — в белом, между пультами стоят ресторанные лампы. На сцене — посольство Понтеведро, нелепое до невозможности. Задник покрыт почему-то громадным портретом лошади. Серые невзрачные костюмы и меховые шапки-пирожки на головах посланцев с востока — их отличительный знак от лощеных парижан в черных фраках и белых перчатках, наперебой (как положено по либретто) ухаживающих за женами дипломатов: ведь славянские дамы так красивы!
Посол (артистичный Сергей Балашов) нервно читает шифрованные телеграммы то и дело поминаемого Президента, сообщает подчиненным: «Господа, мы в заднице» — и распекает их угрозами: «Коз на родине пасти будете!».
Его сотрудники – престарелый, слегка полоумный атташе по культуре, невпопад сыплющий цитатами, тупой военный советник с манерами Скалозуба и грозно-пародийный субъект, с криком «В глаза смотреть!» представляющий некое не называемое, но серьезное ведомство. Выработанный план «бросить на вдову графа Данило» продолжен появлением самой Ганны (блестяще поющая и играющая Наталья Петрожицкая) – совершенно лысой дамы с громадными бриллиантовыми серьгами в ушах и в черном пальто до пят. Так умная миллионерша эпатирует жадных охотников за приданым.
Странно только, что никто на сцене женским черепом и болотными сапогами дамы ни капельки не удивлен.
Появляется помятый в кутежах Данило (Арсен Согомонян), выдавая реплику: «У нас повсюду правит ложь, и поневоле тут запьешь». А с ним — главная проблема спектакля: неумение оперных артистов играть, петь и разговаривать в оперетте, требующей особой фонетической и пластической «выпуклости». Даже культовая ария «Пойду к «Максиму» я» эмоционально не прозвучала. Точно так же не справился с ролью хороший тенор Нажмиддин Мавлянов (ухажер жены посла Камилл де Россильон): на лице исполнителя явственно обозначилась мука, когда ему понадобилось одновременно спеть и слегка сплясать. Лишь Мария Макеева (жена посла) внятно сыграла опереточную героиню, с ее правильно преувеличенными эмоциями и бравым кокетством. А так диалоги в этом спектакле не всегда четки по дикции и не всегда даже слышны. Поют то по-немецки (без титров), то по-русски. Держатся зажато, словно аршин проглотили.
Смотреть это вымученное действо в первом отделении было скучно, о чем повсеместно и говорила публика в антракте.
Второй акт оказался более живым, хотя тоже не без странностей. На сцене «вечеринка в национальном стиле», устроенная вдовой. Стиль – это косматые мужики, псы с автоматчиками, решетчатые постройки (то ли чум, то ли яранга) и качающиеся, стоя на коленях, «фольклорные» аборигены (смесь гастарбайтеров с якутами и шаманами-степняками). И, разумеется, снег. Странно, что по улице не бегали белые медведи. Зато с неба, как знак сердечных мук, опускается громадное красное сердце, а герои посуху плавают в каноэ. Во время коллективной мужской песни о женщинах (знаменитый легаровский хит) на заднем плане плясал парень в юбке, изображающий пародию на балетного лебедя. Потом взбалмошная Ганна перевела гостей в выстроенную ею копию «Максима». Это, видать, последнее испытание Данило: что ему важнее — вдова с родины или парижский угар? Для испытания жена посла сбросила кринолин и переоделась в колготки, возглавив коллективный женский намек на канкан. Госпожа же Главари, обросшая к этому времени черной прической и переодевшаяся в золотое платье, упала наконец в объятия графа. В финале разъезжаются в стороны декорации с изображением алчного мира, и соединившиеся Ганна и Данило обнимаются на пустой сцене, то есть на фоне вечности. Главное, что денежки – 20 миллионов! — за рубеж не уплыли.
