На «Платформе» показали «Четыре квартета» – российско-американскую постановку на границе театра, музыки и танца. Музыкальной основой сочинения стала опера Александра Маноцкова по мотивам одноименной поэмы Томаса Стернса Элиота, хореографией занимался Олег Глушков, а исполнил на сцене квартет, состоящий из двух американских выпускников Школы-студии МХТ — Байрона Одина и Казимира Лиске, актрисы Инны Сухорецкой и режиссера Кирилла Вытоптова. Им пришлось освоить сложную музыкальную партитуру — вокальные партии, игру на гитаре, альте, фортепиано и барабане, а также неклассические движения. Мировая премьера работы, показанной в Москве в режиме work-in-progress, пройдет через месяц в Центре О'Нила в Дэнберри, штат Коннектикут. После московского показа композитор рассказал Газете.Ru о работе в театре и кино, роли жеваной бумаги в звукоизвлечении и о том, как пытался в постановке заменить музыкой слова великого поэта.
— В «Четырех квартетах» много странных движений. Они связаны с текстом Элиота?
— В некотором роде хореография – это и есть «странные движения», правда? Но многие движения прописаны мной в партитуре, потому что они касаются звукоизвлечения. Например, исполнители засовывают себе в рот бумагу исключительно по нотам: вот здесь помять, засунуть, потом жевать, выплюнуть. Длительность прописана. Это называется инструментальный театр – движение дает результат звуковой и видимый. Элементов инструментального театра в партитуре «Четырех квартетов» довольно много.
— Вы их придумывали совместно с Олегом Глушковым?
— Как человек абсолютно несведущий в визуальном, я не лезу на его территорию. Ну, предлагаю что-то иногда. Какие-то вещи мне казались предельно ясными, но они не совпали с моими ожиданиями вообще. Например, эпизод «Words move, music moves only in time». В «Четырех квартетах» вообще цитируются многие стили американской музыки. Один из смыслов всего происходящего – возвращение Элиота в Америку. Так вот в этом эпизоде слова выражают музыку очень буквально. И я думал, что исполнители будут петь канон со сдвигом и реально двигаться в пространстве. А где-то в глубине будет стоять Один Байрон и играть очень медленный хорал на альте. Страшно эффектный финал первого квартета, как мне казалось.
Олег Глушков, с которым я, разумеется, не делился своими соображениями, делает ровно наоборот. Он кладет всех на пол, и они поют почти лицом вниз, а между ними ходит Один с альтом. Получилось гораздо круче и точнее – words move, music moves, а people лежат! Вместо нарочитой иллюстрации — собственное прочтение текста.
— А какие стили американской музыки цитируются в этом сочинении и как они связаны с частями «Квартетов»?
— Кейдж, Райх, Айвз, блюз, песенная традиция — именно в Америке придумали петь сложно устроенный поэтический текст под гитару, и один номер пародирует такой song writing.
— Вообще это одна из встроенных в партитуру игр – встреча английского и американского, поскольку Элиот родился в Америке, а умер в Англии. Но все это вплетено в довольно жестко сделанную канву, как музыкальную, так и программную.
— Не давил на вас текст?
— Сначала я придумал свои смыслы, а потом уже стал пользоваться элиотовским текстом для их выражения. У меня стали возникать неочевидные сочетания музыки и текста. И стало понятно, какие тексты мне не нужны, где я могу вместо того, чтобы писать музыку на слова, написать музыку вместо слов. Есть инструментальные эпизоды — и они как бы про то, что там в тексте. Но не буквально программно, а тоже опосредованно – про то, что важно в этом тексте именно с точки зрения этой партитуры.
— Как вы думаете, не будет ли сложно неподготовленному слушателю воспринимать такое сложное цитатное произведение, да еще на высоком модернистском английском языке без титров?
— Любое человеческое существо, если оно включено в культуру, если оно не маугли, может слушать музыку любой степени сложности. По моему слушательскому опыту, наша жажда создания (а музыка — это и есть способ организации мира) неудовлетворена. Внутри себя она подразумевает способность воспринимать... структуру.
Любая программность – это что-то вроде строительных лесов. Когда работа окончена, леса можно убрать и уже не интересоваться их устройством. Конечно, я рассчитывал на возникновение каких-то искр между представлением сведущего читателя об этом тексте с тем, как этот текст звучит в опере. Но это только дополнительная игра. Мы же сделали не комментарий к тексту и не лекцию, а что-то свое – и наше произведение с первых же звуков и движений начинает говорить о себе самом здесь и сейчас.
Вообще, только коммерческая попса думает о слушателе заранее, стремясь ему понравиться, – и это чаще всего напрасный труд, ведь слушатель хочет настоящего, а настоящее может строиться только по своим собственным законам. Если они есть, а не сымитированы, любой зритель сможет их считать, если, конечно, захочет. Хотя, как я уже говорил, такой активный интерес к «Квартетам», какой мы заметили в Москве, для меня неожиданность. Ну так бывает, что-то люди для себя в этом находят, и слава богу. Колоссальную роль здесь играет то, что очень притягательные личности на площадке – все наши четыре исполнителя в высшей степени обладают тем, что в Америке называют presence.
— Вы много пишете для кино. Будет ли на «Платформе», где вы теперь курируете музыкальную программу, место элементам поп-культуры?
— Что касается кино, за последнее время я написал музыку к пяти или шести фильмам, но все они как-то не «поп». «Конвой» Алексея Мизгирева, например, мы вообще не увидим в прокате. Хотя из мира поп-кино тоже поступают предложения. Вероятно, это связано с тем, что я как-то два года подряд получаю приз на «Кинотавре» за музыку к фильмам. Но сейчас не тот период в жизни у меня, вероятно. Когда я пишу музыку для кино, для меня это не компромисс. Не могу писать музыку к фильму, который сам про себя решил, что он для какой-то «аудитории».
Я вообще не очень хорошо понимаю, что такое поп-культура.
Мне кажется, отечественная поп-культура — это Гребенщиков, Земфира; сотни тысяч не могут прожить без их песен. Но «Платформа» таким исполнителям, конечно, не нужна. А то, что в России сейчас называется поп-культурой, – я просто отказываю этому в праве на существование. Я же не могу считать сегодняшнюю Госдуму политиками. Это, между прочим, связанные вещи.
— Кстати, о политике. Вы один из немногих музыкальных деятелей, кто принимал активное участие в протестном движении и даже за это страдал: вас били и сажали на 10 суток. Вы не разочаровались в этом движении сейчас?
— Знаете, мне не нравится ситуация «Деятели культуры за свободу». Я не считаю, что если у человека профессия «композитор» или «поэт», то его голос дороже, чем голос водопроводчика или торговца в ларьке. Не надо никого учить. Наша работа — она за столом.
Вообще, я считаю, чем больше обычных нормальных мужиков будут в это включаться, тем быстрее вся эта ситуация разрешится.
Я в таких вещах сторонник простых решений. Вот был у меня такой случай. Окна мои выходят на шумную улицу. Было лето, и ночью стали долбить асфальт. А у меня ребенок спит. Ну что делать в такой ситуации? Натягивать штаны, кроссовки на босу ногу и выходить разбираться. Если кому-то нужно отмыть деньги и двадцать раз переложить этот асфальт, в этом не виноват мой ребенок. И нас таких мужиков собралось на улице несколько человек. И мы не организовывали никакой комитет, не собирали деньги в яндексе, не избирали совет и даже не устроили пикет. Мы подошли к чувакам с отбойными молотками и сказали: «Все, хватит!»