Цивилизация
На вопрос, кого следует считать величайшим архитектором ХХ века, большинство людей, имеющих то или иное отношение к этой профессии, ответят не задумываясь. Затем, правда, могут последовать комментарии разного рода, в том числе и негативные. Дескать, Ле Корбюзье, конечно, гений — но, как метафорически выразился Иосиф Бродский,
«у Корбюзье то общее с люфтваффе, что потрудились оба от души над переменой облика Европы».
Навешивать на одного человека моральную ответственность за все архитектурные «перегибы на местах», разумеется, негоже, но что поделать: таковы издержки персональной славы и торжества проповедуемого учения. «Материалами для застройки города являются: солнце, пространство, воздух, растительность, сталь, бетон» — утверждая это, Ле Корбюзье, естественно, не подразумевал засилья типовых коробок и бесчеловечной геометрии многих современных даунтаунов. Он был поэтом и искренне верил, что радикальная смена среды обитания по его рецептам послужит залогом для будущего счастья человечества.
Надо сказать, собственные его работы (за свою жизнь он создал более четырехсот архитектурных проектов, из которых 75 были реализованы) сулили развитие как раз по оптимистическому сценарию. Однако, как часто бывает с передовыми теориями, беспринципные последователи и неумелые подражатели под руководством самоуверенных заказчиков все идеи извратили и испохабили.
Что называется, фактор «минус-гениальности».
Поэтому не стоит вздрагивать, обнаружив в выставочных макетах марсельской «Жилой единицы» или алжирского «Плана Обю» смутные черты будущих (и привнесенных, напомним, извне) уродств и нелепостей. Лучше попытаться ощутить красоту пластических идей, легших в основу европейского архитектурного авангарда. Она там присутствует вне всяких сомнений.
«Тайны творчества», вынесенные в заголовок выставки, подразумевают не только архитектурную кухню, которая в нынешнем проекте представлена очень весомо:
здесь и объемные модели, и эскизные рисунки, и чертежи, и аксонометрические разрезы, и перспективные виды целого ряда сооружений.
Однако устроители хотели преподнести фигуру Ле Корбюзье предельно многогранной, чтобы не возникало иллюзии, будто он не видел из-за кульмана ничего «постороннего».
Например, будучи уже довольно опытным архитектором и поселившись в Париже, Шарль-Эдуар Жаннере-Гри (таково было имя, полученное им при рождении – псевдоним Ле Корбюзье он взял себе в юности) неожиданно для многих окунулся в стихию живописи, взявшись вместе со своим другом Амеде Озанфаном воплощать установки пуризма – своеобразного извода кубизма. Холстов такого рода, как и последующих живописных опусов в сюрреалистическом духе, в экспозицию включено немало. Пробовал он себя и в печатной графике: образчиком этого увлечения выступает серия литографий с симптоматичным названием «Поэма прямого угла».
Впрочем, тяга к трехмерности была в нем слишком сильна, чтобы ограничивать себя плоскостью.
Ле Корбюзье на протяжении нескольких лет сотрудничал с бретонским краснодеревщиком Жозефом Савина, который изготавливал деревянные скульптуры по мотивам его живописи.
А опыты по созданию гобеленов говорят еще и о наклонностях автора к прикладному искусству. Отсюда уже прямая дорога к проектированию мебели – стульев, столов, кресел (эти модернистские предметы, кстати, производят во Франции по сей день).
Выставка в Белом зале и в колоннаде главного здания ГМИИ получилась чрезвычайно внушительной по объему – более четырехсот экспонатов, и беспрецедентной для России в части содержания, поскольку у нас о творчестве Ле Корбюзье знают преимущественно понаслышке или по фотографиям. Это тем более досадно в связи с тем, что «русский след» в его биографии значил очень многое. В Москву архитектор приезжал трижды – не в качестве туриста, а по делам.
Ле Корбюзье одно время был убежден, что ему по пути с советскими преобразованиями.
Так и говорил о большевизме: «Самое большое учение, самое большое предприятие. Максимум».
Он подружился с нашими конструктивистами (больше остальных с Александром Весниным, с которым потом много лет состоял в переписке) и по их «наводке»
принял участие в конкурсе проектов Дворца Советов.
Выиграть ему, конечно, не дали: куда было тягаться «чистой геометрии» с идеологически выверенной помпезностью. Но в конкурсе помельче он все же взял верх: построенный по его плану Дом Центросоюза и сейчас можно видеть на Мясницкой улице. Разумеется, Ле Корбюзье хотел большего и даже
выступил с инициативой радикальной реконструкции Москвы, предполагавшей почти полное уничтожение исторического центра – этот прожект известен под названием «Лучезарный город».
Коммунистические власти со стариной, конечно, особо не церемонились, однако идеи новоявленного Кампанеллы всерьез не восприняли. На том роман Ле Корбюзье с Россией и завершился: впоследствии он строил по всему миру, от Токио до Рио-де-Жанейро, но не в СССР. Нам достались лишь отголоски его идей в виде «советского модернизма» 1960-х. Однако российский опыт для будущей карьеры Ле Корбюзье даром не прошел: здесь он впервые, пусть во многом и виртуально, обкатал свои концепции масштабных сооружений и комплексов.
Приличный объем материалов, связанных с работой Ле Корбюзье над московскими проектами, хранится в Музее архитектуры имени Щусева – отсюда они и позаимствованы для выставки. Но основным ее контрибутором стал парижский Фонд Ле Корбюзье, которому принадлежит подавляющее большинство здешних экспонатов.
Надо добавить, что Пушкинский музей рассматривает эту выставку в качестве одной из главных для себя в юбилейном году, поэтому не стал экономить на экспозиционном дизайне. Француженка Натали Криньер (она уже работала с ГМИИ на выставке про дом Диора) существенно преобразила привычное пространство, внедрив в него спиралевидные стенды и устроив несколько укромных закутков. К работе Натали Криньер вряд ли можно предъявить какие-либо претензии: если у Ле Корбюзье «дом – это машина для жилья», то у Криньер экспозиция – нечто вроде машины для просмотра. При этом здесь, что здорово, отсутствуют явные стилизации под архитектурную манеру мэтра (подлинный Ле Корбюзье на фоне чего-нибудь «а ля Корбюзье» – это было бы чересчур). Всевозможные «а ля» и «псевдо» и без того окружают нас в жизни, а в музей идут, чтобы увидеть первоисточник. Признаться, Корбюзье в оригинале не разочаровывает.
