Цивилизация
Юрий Григорович больше тридцати лет (1964—1995) рулил балетом Большого театра. Теперь он снова в его рядах: 85-летний мэтр служит балетмейстером, призванным сохранять (и периодически редактировать) собственные постановки. По слухам, он лично контролирует исполнительские составы своих опусов. А руководство балетной труппы, выросшее на его авторитете и спектаклях, послушно берет под козырек. И не только в этом вопросе. Никто, к примеру, не решился сказать «нет», когда на недавней премьере «Спящей красавицы» команда Григоровича совершила непрофессиональный поступок: на пол уложили противопоказанное танцу пестрое покрытие, режущее ноги. Нет сомнений, что и данный вечер был выражением желаний Ю. Н. Г.
Юбилей оставил стойкое ощущение дежа-вю. Пять лет назад отмечали 80-летие, говоря словами нынешнего худрука балета ГАБТа Сергея Филина, «великого хореографа и грандиозной личности». Тогда и теперь это был фестиваль балетов Григоровича в зимние каникулы. Тогда и теперь давали сборный гала-концерт в трех отделениях.
Тогда в концерте были «Спартак», «Золотой век» и «Щелкунчик». Теперь — «Ромео и Джульетта», «Золотой век» и «Щелкунчик». Никакой фантазии ни у театра, ни у хореографа.
Хотя с него какой спрос: Юрий Николаевич давно не создает балеты, да и не дело юбиляра самому себе преподносить подарки. А театр мог бы постараться ради человека, которого публично превозносит. Хоть бы капустник придумали, что ли.
Впрочем, смех на сцене не подходит довольно мрачному дарованию Григоровича. Взять хотя бы юбилейный вечер. Ну, с «Ромео» все понятно: нет повести печальнее на свете. «Золотой век» вроде бы со счастливым концом — балет на музыку Шостаковича, поставленный в 1982 году и воспевающий СССР двадцатых годов. Главный герой, комсомолец, влюбляется в танцовщицу из нэпманского ресторана «Золотой век», уводя ее из притона, где притаились бандиты, в строительство светлого будущего. Уголовников, естественно, ловят, и любовь и коммунизм побеждают, а на душе мрачно: перед нами конъюнктура чистой воды.
«Щелкунчик» — балет с открытым финалом. Но дело, как всегда, не в сюжете, а в танцевальном настроении и уровне. За исключением «Щелкунчика», лучшего спектакля Григоровича, на сцене царило что-то однообразное и подавляющее. Наверно, суровая прямолинейность автора. Такое особенно заметно, если часто посещать спектакли мастера и внимательно смотреть не на исполнителей, а на комбинации движений: они кочуют из балета в балет. «Ромео» и «Золотой век», опусы позднего Григоровича, — бледные призраки былого размаха.
Здесь все кажется вымученным и неестественным, как механический соловей в сказке Андерсена.
«Отношение к Юрию Николаевичу как к творцу в театре всегда было в высшей степени уважительным», — недавно поведал Николай Цискаридзе. Ему, конечно, виднее, только желательно, чтобы уважение проявлялось в творческих формах. То есть станцевать на юбилее надо так, чтобы на выходе из театра зрители (а тем более привереды-критики) сказали — мол, да, труппа и впрямь чтит любимого хореографа, придавая его балетам свежее дыхание; но, увы, подобное наблюдалось всего пару раз за вечер: как всегда, качественно отпрыгал и отвертел пируэты Вячеслав Лопатин (Меркуцио), а обычно уравновешенный Александр Волчков (Ромео) предстал неожиданно страстным. Колоритна была и Виктория Литвинова в роли Люськи, бандитки с манерами драной кошки.
Но это, пожалуй, все, а вот дальше пошли издержки. Стилистически хороша была Екатерина Крысанова (Маша в «Щелкунчике»), но балерина досадно спотыкалась и не раз слетала с вращений. Тибальд в исполнении Юрия Баранова был не грозным злодеем, как положено, а мелким пакостником. Нина Капцова и Павел Дмитриченко почти провалили танго из «Золотого века»: как и случае с Тибальдом, это было настолько мелко, что казалось, будто на артистах одежда с чужого плеча. Коряво танцевали почти все куклы в «Щелкунчике». Артем Овчаренко не смог как следует выполнить двойное ассамбле — движение, поставленное для Принца в том же балете. А выбрать телесно разболтанную, актерски тусклую Анну Никулину на партию Джульетты мог только человек, которому уже все равно, танцуют ли его балеты по праву таланта или по удачному стечению обстоятельств.
Видимо, артисты балета Большого театра привыкли отделываться словами, а не делами. А может, причина в том, что хореография Григоровича — их повседневная рутина, общее место трудовых будней. Спектакли юбиляра, включая редакции классики, десятилетиями составляли львиную долю репертуара. Несколько поколений московских артистов из дня в день танцуют его балеты. Исполнительская эстетика труппы зиждется на запавших в моторную память тела приемах Григоровича. Какой уж тут праздник творчества! Скорее, танец на автомате.
