Цивилизация
В биографии Николая Ге было несколько резких поворотов, которые можно объяснить лишь его собственной страстью и максимализмом. Потомок французов, покинувших родину после революции 1789 года и получивших дворянство в России, оказался человеком не то чтобы импульсивным, но очень верившим в важность своих нравственных исканий. Конечно, подобное самоощущение было характерно для многих в XIX столетии, но в случае с Ге оно выливалось еще и в решительные поступки. Сначала он покинул физико-математическое отделение Санкт-Петербургского университета, чтобы стать студентом Императорской Академии художеств. Кстати, на нынешней выставке в ГТГ можно увидеть картину «Аэндорская волшебница вызывает тень Самуила» – ту самую, за которую автор удостоился золотой медали Академии и права на пенсионерскую поездку за рубеж. По устойчивой тогдашней традиции Николай Ге надолго обосновался в Италии, проведя там свыше двенадцати лет. Известно немало случаев, когда выпускники Императорской Академии вообще не возвращались на родину, под разными предлогами затягивая заграничную «стажировку» до самой своей кончины.
Однако Ге не просто вернулся, но и стал одним из застрельщиков антиакадемического бунта, устроенного «Товариществом передвижных выставок».
В очередной раз его жизнь перевернуло близкое знакомство со Львом Толстым: художник стал ярым поклонником философии великого писателя и даже некоторое время землепашествовал в уединении на своем хуторе в Черниговской губернии. Превратившись под влиянием Толстого «из язычника в христианина», Ге с воодушевлением принялся за евангельские сюжеты, уже не считаясь ни с академическими требованиями, ни со вкусами заказчиков, – и угодил в опалу у цензоров. Последние десять лет жизни он работал над «Страстным циклом», произведения из которого снимались с выставок и запрещались к публикации в печати.
Именно такое — вольное и субъективное — изображение страстей Христовых принесло Николаю Ге посмертное звание «предтечи экспрессионизма».
Мини-экскурс в биографию автора понадобился здесь для того, чтобы дать понять: эволюция творчества следовала у него за эволюцией убеждений. Двусмысленных противоречий между этикой и эстетикой Николай Николаевич признавать не желал. Братание с революционными демократами вело к появлению портретов Герцена и Бакунина, хуторское отшельничество способствовало любви к украинским пейзажам, впадение в толстовство влекло за собой ревизию религиозных канонов – и так далее. Однако если посмотреть на наследие Ге в совокупности, что как раз и позволяет сделать ретроспектива, то обнаружится: он был чрезвычайно чувствителен и требователен именно к качеству своего искусства.
Взгляды на социум и религию могли меняться, а трепет перед холстом или бумагой оставался.
Имела значение любая мелочь, любая деталь. Подтверждение этому удается получить не только на уровне интуиции, но и с помощью рентгеноскопии. В разделе выставки, посвященном исследованию живописной манеры Ге, есть снимки красочного слоя нескольких картин, в том числе и знаменитого «Допроса в Петергофе». Видно, что фигура царевича Алексея изначально размещалась чуть ближе к фигуре Петра, но автора эта композиция не устроила, и он написал царевича еще раз, несколькими сантиметрами левее. Между прочим, тут вам не фотошоп – дело довольно хлопотное, однако искомый результат для художника был важнее трудозатрат.
В ретроспективу вошли более двух сотен экспонатов, приблизительно поровну живописи и графики.
Столь подробной персональной выставки Ге, пожалуй, еще не было, хотя старожилы могут мысленно сопоставить ее с экспозицией сорокалетней давности, также устроенной Третьяковкой.
В любом случае тогда отсутствовало большое полотно «Распятие» из парижского музея Орсе, а также коллекция рисунков, выкупленная в прошлом году у швейцарского коллекционера Кристофа Бальмана. Эта подборка из 55 листов (в частности, иллюстрации к рассказу Льва Толстого «Чем люди живы» и эскизы все к тому же «Страстному циклу») существенно дополнила корпус графики Ге, хранимой в отечественных музеях. Можно даже сказать, заставила по-новому взглянуть на его графическое наследие.
Но все-таки масштабные холсты эффектнее рисунков, и посетители наверняка обратятся в первую очередь к картинам «Тайная вечеря», «Суд синедриона. Повинен смерти!», «Что есть истина? Христос и Пилат», «Голгофа». Виды итальянских скал, композиции из истории Древнего Рима, весьма смахивающие на «Последний день Помпеи», или портреты видных деятелей русской культуры (Тургенева, Некрасова, Костомарова, Салтыкова-Щедрина) получат свою долю зрительского внимания, однако культ этого автора основан прежде всего на изобразительных трактовках Евангелия.
Теперь уже трудно понять, отчего так свирепствовала царская цензура.
А может, не так и трудно: хотелось бы взглянуть на сегодняшнюю реакцию истовых православных, разглядывающих, скажем, упомянутое «Распятие» из Орсе... В раздумья о земной жизни Иисуса и о подлинном смысле его страданий Николай Ге вдарился настолько всерьез, что начал пренебрегать и академической выучкой, и иконографическими канонами, и мнениями былых соратников. Очень уж хотелось самому ответить на пилатовский вопрос «Что есть истина?».
