Цивилизация
Обычно музыкальную программу с приуроченной к фестивалю выставкой изобразительного искусства в Пушкинском музее стараются связать какой-нибудь общей темой. В этом декабре имеет место исключение из правила. Концерты будут сами по себе, а экспозиция французского рисунка послужит для них чем-то вроде фона. Ситуация объясняется тем, что буквально через неделю в ГМИИ открывается большая международная выставка «Детство. Отрочество. Юность», в которой участвуют два десятка музеев из нескольких стран. Замахнуться на два сложносочиненных проекта одновременно – это уже на пределе возможностей. Поэтому и выбран для сопровождения «Декабрьских вечеров» вариант менее затратный в смысле сил и финансов. Перевозить с места на место ничего не нужно: все экспонаты хранятся в самом Пушкинском. К тому же только что вышел в свет объемный научный каталог, описывающий именно эту часть музейного собрания.
Сказанное не означает, что выставку следует числить по категории экономкласса.
Произведения здесь подобрались замечательные, иногда даже шедевральные. Другое дело, что графика у широких зрительских масс традиционно находит не столь горячего приема, как живопись. Бумага, карандаш, сангина, сепия какая-нибудь – несолидно вроде... И сколько ни растолковывай, что рисунок – это база, основа, «кухня», «лаборатория», все же ледок недоверия до конца растопить не получается. Скорее всего, экспозиция французского рисунка будет пользоваться умеренным успехом, с аншлагами только во время концертов. Хотя предмет явно достоин и отдельного внимания.
Тут следует вспомнить, что равнодушие к работам на бумаге проявляли сто лет назад и многие знаменитые наши коллекционеры. В собраниях Сергея Щукина, Ивана Морозова, Николая Рябушинского, Сергея Третьякова (это младший брат Павла Сергеевича, в отличие от него делавший упор на искусстве зарубежном) полотен французских авторов было немало, а вот графика встречалась относительно редко. Разве что художники сами что-нибудь дарили щедрым покупателям «на память» или еще прилагали к картинам предварительные эскизы. Исключение составлял только Илья Остроухов, который и сам не прочь был взяться за кисть или карандаш и потому ценил самые разные проявления искусства, включая рисунки... Так вот, после национализации упомянутых коллекций оказалось, что в Государственном музее нового западного искусства (ГМНЗИ), куда все эти богатства угодили, с работами на бумаге дело обстоит плоховато.
Потребовался недюжинный энтузиазм директора ГМНЗИ Бориса Терновца, чтобы на протяжении 1920-х годов добрать многое из того, чего недоставало.
Потом состоялась ликвидация этого музея, в результате чего французская графика перекочевала в Пушкинский. Почти все, что попадало в ГМИИ уже во второй половине ХХ века (имеются в виду экспонаты по теме выставки), носило характер даров. Резюмируем: здешняя коллекция «нового» французского рисунка довольно велика, но разношерстна. Чтобы сделать внятную экспозицию, требовалось пораскинуть мозгами.
Итоговое решение оказалось таким: пространство Белого зала отдано четырем суперзвездам – Анри Матиссу, Пабло Пикассо, Фернану Леже, Марку Шагалу. Всех остальных разместили по периметру колоннады. Не по причине их второстепенности (Ренуара, Ван Гога, Тулуз-Лотрека, Модильяни уж никак не назовешь «балластом»), а в силу немногочисленности ряда персональных разделов. Скажем, имя Ван Гога фигурирует под единственным портретом тушью, Ренуар представлен двумя работами и т. д. Утрясать подобный разнобой легче на небольших экспозиционных отрезках, нежели в общем зале. К тому же многие опусы не лучшим образом смотрелись бы в близком соседстве с работами названных четырех модернистов.
Например, чудесные акварельные ню великого скульптора Огюста Родена явно требовали обособленности, каковой и удостоились.
При всем кураторском старании, впрочем, достичь безупречной цельности и идеальной сбалансированности материала так и не вышло. Никто не виноват — дело в специфике коллекции. Зато можно с упоением разглядывать отдельные листы и авторские мини-выставки внутри масштабной экспозиции. Несмотря на слово «рисунок» в заглавии, здесь присутствует изрядное число гуашей, акварелей и всевозможных «смешанных техник», так что совокупный колорит на выставке получается довольно бодрым. Однако ценность не всегда в яркости. Взять к примеру карандашные зарисовки Фернана Леже, сделанные им в блокноте в годы Первой мировой. Вроде ничего выдающегося, но стоит осознавать, что эти невзрачные листки – репетиция будущего творческого рывка. Соответственно и акварельные эскизы Матисса к «Танцу», «Купальщицам», «Мастерской» представляются первообразами знаменитых картин. Вообще говоря, большие художники рисовали много, но никогда просто так, от безделья.
В каждом рисунке зачаток или развитие какой-нибудь идеи.
Найдутся в экспозиции образцы журнальной графики (упомянем в этой связи обложку для русского журнала «Весы», исполненную символистом Одилоном Редоном) и даже карикатуры, на которой специализировался когда-то художник Каран д'Аш (под этим говорящим псевдонимом работал Эмманюэль Пуаре). Есть эскизы монументальных росписей и зарисовки жанровых сцен, эстетские натюрморты и аллегорические фантазии. Французская изобразительная культура представлена весьма адекватно и выразительно, если иметь виду вторую половину XIX столетия и первую половину следующего.
Пожалуй, данными рамками и надо было ограничиться, поскольку никакие реалии послевоенного искусства здесь практически не возникают.
Это общая беда отечественных музеев и Пушкинского в том числе: столпами вроде Пикассо и Шагала история зарубежного искусства у нас заканчивается. Залатать позднейшие бреши уже едва ли получится, поскольку работы классиков современного искусства стоят на рынке сотни тысяч и миллионы. Не рублей. Графика подешевле, положим, однако без форсированной помощи меценатов не потянуть и ее. А где меценаты, спрашивается?.. Но не будем о грустном. Показали две сотни выдающихся рисунков из музейных запасников – и то хорошо. Можно сказать, редкая удача. В таком объеме свою французскую графику указанного периода ГМИИ не демонстрировал прежде ни разу.
