Иногда кажется, что хорошее искусство возникает из воздуха, почти ниоткуда, просто благодаря врожденным талантам и отзывчивым почитателям. Однако это ложная теория. Настоящее искусство возникает благодаря талантам, почитателям – и школе. Вне школы искусство быстро опошляется и становится предметом рассмотрения телепередач вроде «Минуты славы». Дай им всем бог здоровья, глотателям шпаг, изрыгателям огня и исполнителям идиотских куплетов, однако мы сейчас говорим про другое. Не может появиться нормального человеческого искусства без испытания основами мастерства. Кто-то эти основы отвергнет, сочтя их излишними, кто-то будет всю жизнь их держаться, теряя самого себя. Да, смысл базового художественного образования подвергается сомнению всю дорогу, на протяжении всего ХХ века.
Но уберите эту базу – и не с чем будет полемизировать. Типа, все позволено?
У Университета печати (более известного под прежним названием Московский полиграфический институт, в просторечии Полиграф) есть много славных традиций. Там по праву гордятся подготовленными мастерами-наладчиками типографских машин, менеджерами издательского дела, умельцами пиар-технологий и прочими представителями востребованных профессий. Пускай вся тамошняя номенклатура процветает, кто бы возражал.
Но в последнее время руководство вуза ополчилось на кафедру рисунка и живописи – и тут уже в тему втягиваются даже те, кто до вчерашнего дня вопросом не сильно интересовался.
Дело в том, что факультет графического искусства (так он зовется на сегодняшний день) является прямым продолжателем традиций ВХУТЕМАСа-ВХУТЕИНа – того самого заведения, которое составило славу России по всему миру. Большевики это учреждение основали, они же его и прихлопнули, но уничтожить до конца не вышло. Некоторые «метастазы формализма» продолжили тогда распространяться – и Московский полиграфический институт оказался тем местом, куда переехали в начале 1930-х годов многие лучшие преподаватели и студенты. Как ни странно, эта школа выжила и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе, и при Горбачеве.
Изводить ее принялись именно сейчас, в XXI веке.
Иные читатели удивятся: зачем же теперь-то, в эру демократии, когда «расцветают сто цветов»? Да никакой политики – только образовательный бизнес. Университет печати, как ныне зовется это заведение, в лице ректора Александра Цыганенко направляет свой вуз к «оптимизации педагогического процесса». Сокращается число преподавателей живописи и графики, минимизируются часы уроков, изживаются натурщики, которые прежде служили «наглядными пособиями» для изучения тела. Будем говорить прямо:
художественный факультет МГУП на глазах пытаются превратить в чучело, которое способно приносить доход (студентов-платников становится все больше), но никак не соответствует тем целям, ради которых все когда-то и затевалось.
Пересказывать хронологию последних событий в подробностях – дело несколько занудное, поэтому совсем вкратце. Еще до начала учебного года, в июле, вышло уведомление ректора о сокращениях на кафедре живописи и рисунка. Собственно, сокращения прошли в университете повсеместно, но в случае с преподаванием изобразительного искусства ситуация выглядела просто вопиющей. Перераспределение нагрузки никак не учитывало специфики этих занятий и сводило бы процесс обучения к такому конвейеру, что в нем исчезал всякий смысл.
Преподаватели возроптали, даже провели в сентябре «итальянскую забастовку» – вышли на рабочие места, но демонстративно никого ничему не обучали. Студенты протест поддержали, в Министерство образования отправилось коллективное письмо с требованием пересмотреть решение ректората. Последний вроде бы пошел на попятную, даже объявил о создании согласительной комиссии, однако соглашения так и не получилось. Дальнейшие действия ректората можно расценить как тихое удушение протестных настроений путем бесконечных реорганизаций и пересмотра учебных графиков – будто бы с целью достичь некоего «баланса между прикладной и фундаментальной сторонами художественного образования».
По последним сведениям, дело может обернуться забастовкой преподавателей – уже не «итальянской», а самой настоящей и вполне законной.
Впрочем, окажет ли она какое-то влияние на ситуацию, еще большой вопрос...
Буквально на днях умер художник Андрей Васнецов, преподававший в Полиграфическом институте с начала 70-х. До того скончались десятки людей, мечтавших видеть этот вуз в качестве элитарного на все времена: Владимир Фаворский, Павел Захаров, Юрий Бурджелян – всех не перечислить.
Разумеется, они не были пророками и не могли предвидеть судеб искусства на десятки лет вперед, зато хорошо понимали свою связь с предыдущими поколениями художников. И каждый из них был проводником в то самое будущее. Многие нынешние преподаватели факультета графических искусств именно так свою миссию и понимают, а главное, знают, как ее реализовывать на практике. Теперь все рушится из-за того, что ректорат недопонимает смысла существования этого факультета.
Вроде бы все просто: изгнать авторитетных преподавателей, усадить на их место любых других, посговорчивей, снизить себестоимость обучения и повысить пропускную способность факультета.
Вместо отдельных мыслящих художников выпускать дизайнерскую «армию Урфина Джюса», которая будет не задумываясь лабать любую продукцию, какую велят. Очень удобно для ректората, но не слишком подходяще для русской культуры.
Небольшое лирическое отступление: на недавней Московской биеннале современного искусства я разговаривал с дамой, которая курировала совместный шведско-российский проект. Естественно, поинтересовался у нее, в чем был смысл этой международной кооперации. Она в ответ довольно бойко изложила концепцию выставки, расставила нужные акценты в части интернационального сотрудничества. А потом как бы невзначай обронила:
«Ну и вообще, ваши-то художники рисовать умеют, а наши совсем никак...».
Грусть в этой фразе прозвучала неподдельная, однако собеседница моментально перевела разговор на другую тему. Между тем стоило бы на этом моменте зафиксировать внимание. Исторический парадокс: два с половиной века назад государыня Екатерина Алексеевна призывала в нашу державу именно шведских живописцев, чтобы те своими умениями подкрепляли российскую изобразительную школу. А сегодня те же шведы смотрят открыв рот, как русские художники изображают что-нибудь внятное на холсте или на бумаге – и диву даются. Не иначе, шаманы, однако...
Разумеется, никакого чуда здесь нет.
Просто западная культура в последние сто лет так быстро бежала вперед, что успела забыть про свои прежние навыки.
Грубо говоря, они давно переквалифицировались на подготовку актуальных художников, которые были востребованы рынком, – и утеряли при этом элементарную подоснову профессии. Еще грубее говоря: мало какие учебные заведения в Европе и в Америке выпускают сегодня людей, владеющих изобразительной культурой во всем ее спектре — не в смысле поговорить об этом, а сделать что-то собственными руками. Не умеют современные западные художники толком рисовать. Может, и хотели бы, но поди еще найди, кто научит... Кончилась традиция, пресеклась в какой-то неуловимый момент, когда все ринулись на поиски нового.
А мы вот отстали на десятилетия. К большому сожалению, конечно, – только не было бы счастья, да несчастье помогло.
Теперь наше «отставание» могло бы обернуться существенным конкурентным преимуществом.
Именно сейчас, когда передовые западные умы чешут в затылках, кумекая над вопросом: «Что же это мы сотворили со своим художественным образованием?», — было бы уместно предъявить некоторые советско-российские «наработки». Они, может, и не слишком новаторские, зато базируются на вменяемых основаниях, например таких: художник не диджей, миксующий все, что попалось под руку, а все-таки создатель собственной маленькой вселенной. Масштаб которой определяется, конечно же, талантом, но и кое-какими общепризнанными умениями.
Интернациональный опыт последних десятилетий показывает: на одной лишь импровизации не очень-то получается выстроить художественные стратегии. Новое, как водится, побеждает – и немедленно оказывается скучнее старого, которое вчера еще было новым. А все потому, что пресловутые «старое» и «новое» друг друга стоят в смысле неприкаянности. Пора бы следующим поколениям художников создавать что-то значимое и действительно интересное.
Но вот засада: ничего по-настоящему нового без школы не случается.
Загубить ее легко, построить заново крайне трудно. А по прошествии лет и просто невозможно. Наверное, университетское начальство и не видит в своих действиях никакого злодеяния: ведь ради вуза же стараются, чтобы «все палочки были попендикулярны», как говаривал персонаж каверинских «Двух капитанов». Но внедряемая «оптимизация» художественную школу Полиграфа добьет однозначно. И почему-то не хочется с легкой душой и чистой совестью говорить ей: прощай, мы тебя будем помнить.