Цивилизация
Главное культурное событие этой недели всем известно и без моей колонки — на верхней ступени пьедестала пихаются «Евровидение» и Каннский кинофестиваль. Позвольте, я не буду подробно разбирать нетленную культурную значимость этих событий, а ограничусь всего лишь одним наблюдением.
Если хотя бы бегло ознакомиться с публикациями прессы, то несложно понять, что главное в «Евровидении» — это то, что конкурс проходит у нас, потому что мы выиграли. И теперь проведем его на таком уровне, что все от зависти облезут, а мы станем лучшими. Что же до Каннского фестиваля, то главная его отличительная черта — необычайно сильный состав участников. Правда, нас опять засудили, не взяли в конкурс, поэтому побороться за победу мы не сможем.
Послушайте, вас не смущает обилие спортивной терминологии? Речь-то вроде бы об искусстве идет.
Вы скажете — ну ты сказал! Это же конкурсы, что тот, что второй, а конкурс априори предполагает состязательность. Поэтому все правильно: судейские бригады, группы поддержки, букмекерские ставки.
Это все так, да, но меня вот что удивляет.
Основной тренд искусства в последнюю сотню лет — это разрушение иерархичности, уравнение всех в правах, отмена высокого и низкого.
Я, пожалуй, не буду козырять ученостью и объяснять про ризому Делёза и Гваттари, а скажу по-простому. С тех пор, как в далеком, но памятном 1917 году Марсель Дюшан приволок на выставку в Нью-Йорке писсуар из белого фарфора, а Казимир Малевич двумя годами раньше намалевал «Черный квадрат», стало окончательно ясно — революция в искусстве свершилась и восторжествовали свобода, равенство и братство.
Отныне все равны, нет больше высокого и низкого искусства, и Пьеро Мандзони, разложивший свое говно по баночкам, равен Рафаэлю, ибо и «Дерьмо художника», и «Сикстинская мадонна» есть акт творчества и ничего кроме.
И пошло-поехало: нет больше «чистых» и «нечистых» жанров, искусством является все, что претендует на это определение, все равны, поэтому смешивать можно все, что угодно. Поэтому вполне себе академический хор Александрова поет «Нас не догонят», порнография и высокий кинематограф слились до полной неразличимости — как, к примеру, в «Капризном облаке» одного из каннских конкурсантов Цай Минляня. Гильермо дель Торо снимает попеременно то «Лабиринт Фавна», то «Хэллбоя», Диме Николаевичу Билану аккомпанирует на скрипке Страдивари классический скрипач Эдвин Мартон. И если сегодня вечером на втором полуфинале московского «Евровидения» «Виртуозы Москвы» сыграют «Голуби летят над нашей зоной», никто особо не удивится.
Можно. Все равны, и для включения чего угодно в орбиту «высокого искусства» нужна лишь творческая смелость.
Но вот удивительно: что же произошло после того, как иерархию отменили? Все немедленно бросились выяснять, кто первый, а кто второй. Никогда в истории не было такого количества конкурсов; столь тотального выяснения, кому сидеть одесную, а кому — ошуюю. Это просто какая-то эпидемия творческой состязательности, и нет вида искусства, который не был бы инфицирован этим недугом.
Кинематографисты устраивают невообразимое количество кинофестивалей и скрупулезно подсчитывают бокс-офис. Музыканты меряются конкурсным лауреатством и гонорарными ставками на корпоративах, поэты устраивают «Первый открытый командный чемпионат Москвы по поэзии» и дерут горло в слэмах — поэтических спаррингах. Художники устанавливают личные рекорды продаж на аукционах или матерятся в голос оттого, что премию Кандинского выдали в нарушение всех традиций исконного местничества. Писатели, претендующие на принадлежность к Высокой Литературе, насмерть бьются под ковром за спонсорское обеспечение «Букера» или «Большой книги», а жанровая шантрапа вроде фантастов весело вручает друг другу «золотые кадуцеи» или устраивает «гамбургский счет» на конкурсе «Рваная Грелка».
Никого не минула чаша сия, ни одного не обнесли.
Казалось бы — парадокс, но на деле никакого противоречия нет.
Действительно, с одной стороны на завоевания священной революции уравнивания и вседозволенности никто и не думает посягать, но при этом никому и в голову не придет покушаться и на «тотальную пузомерку». Потому что на самом деле второе — неотвратимое следствие первого.
На самом деле все несколько сложнее, и всеобщее засилье конкурсов, как всегда, обусловлено целым комплексом причин: тут и «во-первых, это красиво», и «во-вторых, это прибыльно», здесь и необходимость сублимации агрессивной природы человека, отчего сегодня войны нам с успехом заменяют спортивные и творческие состязания. Но нас в данном случае интересует только одна причина, логически вытекающая из приснопамятной революции.
Раньше иерархия выстраивалась естественным образом, примерно по Остапу Бендеру: «вот тот блондин рисует хорошо, а вот тот брюнет — плохо, и никакими лекциями это не поправить». Первый изначально выше второго.
Когда же всех уравняли, а владение техникой перестало иметь хоть какое-то значение, все, образно говоря, стали одного роста.
А творцов-то немало, и с каждым годом все больше — техническое развитие цивилизации это всячески стимулирует. Писать тексты, записывать музыку, рисовать в любой технике (и все это с прямым доступом к преизрядной аудитории) нынче может любой желающий, не отходя от компьютера.
Посему потребитель оказался в положении хуже буридановского: как можно выбрать из этой многотысячной унифицированной массы, если из нее никто не торчит и не выделяется? Вот, по всеобщему согласию, и установили в этом море разливанном одинаково стриженых голов эдакие стремянки, на которые может забраться любой желающий и покривляться там, пока другие творцы не стащили.
Суть всех сегодняшних творческих конкурсов исчерпывающе выражена в телешоу «Минута славы», куда приходят все желающие и где можно обнаружить кого угодно: и непревзойденного умельца выдергивать попой гвозди из табуреток, и Сюзан Бойл с ее арией из мюзикла «Отверженные». Каждый, пробившийся сквозь толпу, имеет право на минуту славы. Но — минуту, не больше.
Потому как если ты претендуешь на больший промежуток времени, выигрыш в очередном забеге в мешках тебе, конечно же, не помешает.
Но и не сильно поможет.
Ведь группу «АББА» до сих пор слушают вовсе не потому, что они когда-то, в 1974 году, победили на «Евровидении».
