Цивилизация
Склонившись над пробиркой, профессор делает неловкий жест рукой, и – трах! --взрыв! Нянька, шмыгая ногами, задевает канделябр, и — пшш! — вспыхнули бенгальские огни. Работник споткнулся о половицу – и бах! Дым! Шум! Публика хватается за сердце. Еще взрыв! И в зале, и на сцене вскрикивают. Сразу ясно: в доме живет химик со всеми вытекающими отсюда последствиями — от него один дискомфорт, он всем мешает, а все его отвлекают от работы. Придумано отменно. Жаль только, что блестящая идея с пиротехникой оказалась иллюстративной – прожила первые десять минут спектакля и сникла, словно ее и не было. Не иначе как пожарная охрана Малого театра не дала развернуться.
Зато вторая режиссерская идея – повтор некоторых реплик светописью на стене — растянулась на весь спектакль, однако дополнительных смыслов в происходящее на сцене не особенно привнесла, даже, наоборот, выглядела устаревшим дидактическим приемом. И в самом деле, что оттого, что все прочитали: «буду и я генералом», «и снова Егор», «предмет разговора неделикатный», «ага, химик, попался» и прочее.
И вообще обидно, что «Дети солнца» в Малом как-то не удались.
Тем более жаль, что поставил спектакль Адольф Шапиро — режиссер, Горького хорошо чувствующий и знающий, это его «На дне» и «Последние» с большим успехом шли и идут в «Табакерке». Правда, там пространство было камерным. В Малом же так и казалось, что сцена чересчур широка и для актеров, и для режиссера. Впрочем, должно быть, дело не в сцене, а в пьесе.
Лет сто назад Малый «Детей солнца» игнорировал. И в начале века, когда она была ультрамодной — одна история ее написания (в 1905 году в Петропавловской крепости) уже будоражила воображение театралов. Не вдохновились они ею и в советское время, когда смысл ее по-пролетарски был перевернут с ног на голову. А сейчас почему-то заинтересовались, хотя никаких соприкосновений с действительностью в пьесе не чувствуется. Впрочем, и как сюжет чисто исторический она режиссера тоже явно не интересовала.
Тогда что?
Почему пьеса появилась в репертуаре именно сейчас — тайна, так и не раскрывшаяся за 3 часа скрупулезного, добросовестного, но, честно сказать, утомительно скучного спектакля. Малый театр ждал почти век и, увы, поторопился. Лет через пять соприкосновения «Детей солнца» с действительностью очень даже могут и возникнуть – стоит лишь дооформиться классовому обществу. Тогда горьковская история и для наших дней станет вполне актуальной.
Сюжет «Детей солнца» для начала ХХ века злободневнейший: полное неприятие друг другом господ и мастеровых, попытка установить человеческие отношения, не избавившись при этом от взаимного презрения и страха.
Главный герой — генеральский сын Протасов – весь в химии, вроде как создает некоего гомункула. (Правда, у Адольфа Шапиро эта тема несколько притушена, его Протасов просто делает опыты.) Жена-красавица (С. Аманова) скучает от невнимания мужа и принимает ухаживания художника. В сестру безнадежно влюблен ветеринарный врач. А в самого химика – вдова мясника (Евгения Глушенко). Все, исключая ученого, маются от безделья и неясной тоски. По дому бродит нянька (Л. Полякова), страдающая, что все разлаживается и что баре разучились прислуге отдавать приказы. А еще шныряют подвыпившие мастеровые, приструнить которых действительно никто не умеет, но и без них обойтись – тоже.
Все страшно далеки друг от друга — господа и прислуга, мужья с женами, женихи с невестами и братья с сестрами. Разрозненность и непонимание роковое. Этой теме бы и стать доминирующей, она вроде и в декорациях заявлена: плетеные столики и кресла-качалки, венские стулья на фоне грубой кирпичной стены, и в каждой мизансцене подобное чувствуется.
Но в общее не складывается.
Единственный, кто выглядит более менее или гармонично, — это Василий Бочкарев в роли химика Протасова. Несмотря на общую расплывчатость спектакля, исполнителя главной роли не отметить нельзя. Беспомощный в быту, поминутно призывающий к решению любой проблемы то жену, то няньку, деликатный эгоист, Протасов так погружен в свои опыты, что, сидя в зале, невольно досадуешь на каждого, кто его от них отрывает. В советские годы именно по Протасову проходила линия критики загнивающего капитализма. У Адольфа Шапиро к главному персонажу очевидная симпатия. У Василия Бочкарева – тоже.
К финалу из человека, одухотворенного идеей, он превращается в человека растерянного. Говорливый, легко произносящий пылки речи, он к финалу не знает, ни что сказать, ни как себя повести. Так и обрывается его попытка призвать к совести охамевший пролетариат на полуслове. Только вот если продержится спектакль в репертуаре, как это бывает в Малом, несколько лет, может быть, тогда и прозвучат эти безмолвие и беспомощность актуально. Но пока – нет.
