Цивилизация
Российское жанровое кино взяло очередную мировую высоту: не то что отдельные амплуа, но даже отдельные группы ролей начали закрепляться за конкретными национальностями. Это не значит, что отныне в отечественном синематографе все олигархи непременно будут евреями, бандиты – кавказцами, а боксерские промоутеры – татарами. Это значит, что в отечественном синематографе случился кирдык – в буквальном смысле этого прекрасного слова.
На прошлой неделе в прокат вышла остросюжетная драма «Каменная башка», беспощадно эксплуатирующая нечеловеческую внешность и детскую непосредственность чемпиона мира в супертяжелом весе по версии WBA Николая Валуева.
Критики успели отметить, что габаритный дебютант сумел переиграть самых маститых партнеров.
Кроме, пожалуй, Виталия Кищенко, давшего в роли боксерского директора натурального Макиавелли. По фильму директор носит имя Наиль, распространенное главным образом у татар (отчество «Семенович» обойдем, чтобы сохранить остатки душевного здоровья). В принципе, это обстоятельство особого удивления не заслуживало – сценарий «Каменной башки» написал Алексей Мизгирев, сроду не скрывавший интереса к свободолюбивой поволжской республике. Прославился Мизгирев как режиссер фильма «Кремень», посвященного юному отморозку, который сопровождает покорение столицы победным кличем «Альметьевск!». Однако куда четче Наиль Семенович вписывается в иной контекст.
Бокс как шоу-индустрия покорил человечество одновременно с кино, и дальше эти народные развлечения шли в обнимочку, совместными усилиями набирая кассу и понты.
Кино играло в бокс, боксеры играли в кино, и дальневосточные конкуренты этому совсем не мешали, напротив, выгодно оттеняли своим мельтешением джентльменскую и где-то даже экзистенциальную суть европейских единоборств. Голливуд выдавал очередной главный фильм о боксе каждую пятилетку: «Роки», «Бешеный бык», «Боксер», «Али», «Детка на миллион» — и это мы еще примерно миллион неглавных игнорируем. Национальные кинематографы не отставали. И только советские, а затем и российские режиссеры почти начисто игнорировали как кинематографичность ринга, так и успехи советской боксерской школы. Ну да со спортивными драмами у нас всегда было худо.
Теперь ситуация сломалась: российское кино бросилось наверстывать упущенное и, надо признать, не качеством, так разнообразием блеснуло. Создатель «ДМБ» Роман Качанов выткал в той же искрометно-кретинической стилистике полотно «Неваляшка», Дмитрий Астрахан, куда уж без него, закрыл тему сентиментального боксинга мегатрэшем «Все по-честному» — впрочем, за эту характеристику всерьез попытался сразиться «Сайд-степ» Марины Мигуновой. И это только за последний год.
Но главным боксерским фильмом страны – по размаху, бюджету, кассе и менее внятным субъективным ощущениям — остается дилогия «Бой с тенью».
В которой, как известно, Андрей Панин дал натурального Макиавелли в роли подлого промоутера по имени Вагит Валиев.
На всякий случай следует напомнить, что актер Панин — лысоватый полублондин средних лет, как и актер Кищенко.
Возможно, конечно, сценаристы с режиссерами имели в виду кого-то конкретного. Но речь ведь не о теннисе – да и больно уж разные биографии у Наиля с Вагитом. Так что дело, видимо, в профессиональном подходе: просто отныне в киношном варианте Вселенной неблагородные промоутеры по умолчанию имеют татарское происхождение.
Согласившись с этим, можно обнаружить возникновение сразу двух небывалых тенденций.
Ведь до сих пор в отечественном кино заводить отдельные амплуа под отдельные нации было почти не принято. И до сих пор большие экраны давали слабое представление о татарах — как и прочих представителях прочих коренных нерусских народов страны.
Первая особенность вполне логична: пролетарский интернационализм, все такое. Хотя история советского кино и знала затяжные периоды, в течение которых немец на экране был либо гадом, либо болваном, грузин – вспыльчивым, но честным и надежным товарищем, украинец – добрым, но недалеким старшиной, а американец (в прибалтийском исполнении) – шпионом. Именно на такие периоды ориентируются современные кинематографисты, поющие чеченскую тему, — усилиями грузин и почему-то прибалтов, отыгрывающих два амплуа: «головорез» и «невинная жертва».
Однако даже самым патриотическим мастерам российского кино страшно далеко до Голливуда, махом дающего национальный ответ на любые кастинговые вопросы (смотри, например, образы японцев в шедеврах 40–70-х годов или там образы арабов, да хоть и русских, в современном американском киноискусстве).
Реплика Данилы Багрова про небрата — гниду черножопую взорвала аудиторию потому, что одна ее часть истово верила, что таки брат, другая – что таки гнида, а третья мучилась в связи со столь неудачным совпадением.
Хотя чего тут мучиться — с распадом СССР национальное кино с российских экранов утекло, а собственный этнографический продукт толком не родился в силу невостребованности (эпопею про Равшана с Джамшутом не считаем). Этнография — все-таки забава либо имперская (до той поры, когда бремя белых окажется совсем неподъемным и несовместимым с Индокитаем, Африкой и прочим Кавказом), либо постиндустриальная – а Россия мается между. И российскую посконность – хоть рязанскую, а хоть и бурятскую – пока активней исследуют закатившиеся в Голливуд французские режиссеры B-класса, а не отечественные инженеры человеческих грез.
Кинематографическая девственность татарского народа – отдельный сонет.
Ни одного запоминающегося образа татарина советское кино народу так и не подарило — если не считать кривоногих злодеев, въезжавших на конях в церкви, а также несчастного Мустафу из первого советского звукового фильма «Путевка в жизнь».
На татарского зрителя соплеменник, самозабвенно распевающий народную песню, производил ошеломляющее впечатление — ведь марийский актер Йыван Кырля пел на родном языке, входящем в отличную от татарского не группу даже, а семью. С другой стороны, сын первого секретаря Татарского обкома Раднэр Муратов пренебрег шансом расширить пантеон киносоплеменников и сыграл вполне абстрактного азиата Василия Алибабаевича. С третьей стороны, собственным кинематографом татары так и не обзавелись – несмотря на сопоставимую, скажем, с грузинской, численность. В итоге грузинские выражения «гамарджоба», «бичо» и даже «шени деда» известны если не всем, то многим, а вот формально более прикладные аналоги из второго по распространенности языка России за пределами Татарстана и диаспор не гуляют совсем. Даже татарский акцент толком изобразить мало кто способен – на чем, кстати, погорел не один выпуск программы «Куклы», вводивший в действие Минтимера Шаймиева. Хотя, казалось бы, что может быть проще.
Понятно, что дело не в собственных киностудиях, а в том, что у грузин случились Данелия, Габриадзе, Абуладзе и еще десяток режиссеров мирового уровня, а у татар, башкир, чувашей и удмуртов почему-то не случились.
В пользу такого предположения говорят и события последнего десятка лет, в течение которых всякая уважающая себя республика обзавелась кинематографом, сняла по одному, а то и по несколько фильмов, заставивших добряков плакать, а жесткосердных смеяться.
Еще понятно, что в нынешних общественно-политических условиях ждать дальнейшего грузинского киноренессанса наивно – так что совпавшее с пятидневной войной триумфальное шествие по кинофестивалям российской продукции с грузинским участием можно считать лебединой песней. Все те же условия требуют заменить экстенсивное освоение культурных пространств интенсивным. Очевидно, что необходимость сплотиться против общего врага и неприличное распухание этого врага заставит мастеров искусств уделять большее внимание тому, что происходит здесь и сейчас, а не там и тогда.
Это не гарантирует, конечно, ликвидации трагического несовпадения новостного и культурного ландшафтов (попробуйте найти в любом свежем фильме любой сюжет, диалог и декорацию, которую вы сегодня видели-слышали на улице, в семье или в новостях). Но хотя бы к поверхностному сходству ставка на внутренние ресурсы заставляет стремиться.
Тут-то и появляются злодейские промоутеры из ларца, одинаковы с лица.
В пользу наращивания корпуса персонажей Вагитом и Наилем говорит обычное следование теории чисел и статистической достоверности. Делать решительно всех персонажей Сашами--Сережами глупо, Наумами и Семенами — фашистско, Магомедами и Вахтангами – неполиткорректно, хоть очень хочется, и ввергать их в черную масть тоже неполиткорректно, да и для драматургии не слишком выгодно, кто ж такому брату чернобровому поверит. А кто это у нас такие – не иссиня-черные, круглолицые и при странных именах? Вот и получайте.
Почему новый отряд героев оказывается не самым положительным – тоже понятно.
Во-первых, это право еще заслужить надо. С другой стороны, на враждебности тюркского звучания стоит довольно богатая культурная традиция – достаточно вспомнить Карабаса-Барабаса (искаженное татарское «пойдем посмотрим»), Бармалея (искаженное татарское «не ходи-ка») и раскрученный тем же Данилой «кирдык» (искаженное татарское «мы зашли»). А с третьей стороны, чего уж позитив городить, если едва ли не главными активами молодого российского кино признаны Марат Башаров и Чулпан Хаматова. Пока они ни одного слова на родном языке с экрана вроде бы не сказали – так то пока. Французы вон с немцами полвека готовились, зато сейчас что ни фильм, то алжирско-турецкий праздник. Дойдет и у российских режиссеров очередь до любимых клиентов ДПНИ (организация запрещена в России) – а уж до местных народов, считай, уже дошла.
Боксерские промоутеры и татары – это только начало. В полном соответствии справедливой реплике Лелика: «Спокойно, Козлодоев, сядем усе».
Кирдык, как и было сказано.
Автор — корреспондент «Коммерсанта», специально для «Газеты.Ru»
