Цивилизация
В 1997-м году юные музыканты Роман Минц и Дмитрий Булгаков, после гнесинской музыкальной школы продолжавшие обучение в Европе, встретились в Москве с бывшими однокашниками, многие из которых, как оказалось, также предпочли заграничную школу. Поскольку уезжали не навсегда, а за наукой, возвращение представлялось абсолютно логичным. Отсюда — фестиваль, затеянный Минцем и Булгаковым, названный «Возвращением» и объединивший в результате не только бывших однокашников, но и просто музыкантов новой генерации. По сей день оставаясь структурой некоммерческой и нерегулярно спонсируемой, за истекший период фонд «Возвращение» осуществил более десяти проектов, среди которых «Репрессированная музыка» (тур по городам Германии, выпуск книги и диска) и ежегодная премия лучшему камерному ансамблю для учащихся музыкальных школ.
И, главное, уже одиннадцатый раз на святки в Рахманиновском зале Московской консерватории фестиваль «Возвращение» представляет несколько тематических камерных концертов, определяя моду на классическую музыку, существующую независимо и параллельно не сходящему с афиш официозу.
— Дмитрий преподает в консерватории и школе им. Гнесиных. Роман консультирует английскую фирму звукозаписи, вы оба – исполнители музыки в различных проектах. Какой вид деятельности на первом месте?
Минц:
— Проект, который человек делает сам, когда он ни от кого не зависит, — то, что называется «свое дело». Поэтому мероприятия, в которых мы участвуем в рамках фонда «Возвращение», нам ближе, чем участие в чужом проекте.
— Как вы делите власть все эти одиннадцать лет?
Булгаков:
— У нас есть право вето. То есть если кто-то с чем-то не согласен категорически, то этого не будет. Наши художественные вкусы не то чтобы абсолютно идентичны, но есть общий взгляд на то, что нам не нравится. Есть то, что кому-то интересно больше, а кому-то меньше. Если мне это интересно меньше, но сделано с большим интересом, то я – не против.
— Что изменилось за эти годы в ваших эстетических позициях? Как эволюционировал фестиваль в плане статуса?
Булгаков:
— Когда люди взрослеют, параллельно естественному процессу познавания мира меняются и представления о музыке. Но подход к самой идее, к тому, как фестиваль должен выглядеть, у нас до сих пор тот же: тот же зал, те же четыре--пять программ, те же разные темы. Изначально мы вообще ни о чем не думали. Ни о каком статусе. Но появились публикации в прессе, на фестиваль стали проситься люди, в нем захотели принять участие иностранные исполнители, наступил момент, когда мы почувствовали, что фестиваль стал известным.
— Как вы себе объясняете отсутствие поддержки вашего проекта государством?
Булгаков:
— К сожалению, это – обычная ситуация. Где-то в середине пути, получив открытку со штампом из Министерства культуры о том, что в заявке на финансирование фестивалю отказано, мы удивились. Сейчас – не удивились бы. Государство, в принципе, предпочитает поддерживать более масштабные и пафосные мероприятия. Кроме того, взаимоотношения с государством, как и со спонсорами, – отдельная сложная работа, забирающая уйму времени и сил.
— Для этого есть профессионалы…
Минц:
— Профессионалы, с которыми приходилось сталкиваться, могут работать только по заданному трафарету. Наш проект не вписывается в эти трафареты. Гораздо легче продать то, что уже продается, чем творчески подойти к нашему проекту. Продукт нетипичный.
Булгаков:
— Наш фестиваль в Рахманиновском зале не может работать на самоокупаемость. Не говоря уже о прибыли. Это – раз. Фестиваль, который не выстраивает программу под определенного спонсора, не выставляет на витрину какие-то гиперизвестные имена, конечно, в принципе, не является коммерческим проектом.
— А на что вам не хватает денег? У вас же все приезжают добровольно, выступают бесплатно?
Минц:
— В этом году до последнего момента не было денег, чтобы оплатить людям авиабилеты. Такая ситуация у нас впервые за много лет. Наш постоянный меценат — англичанин Георг фон Опель, который ни разу так и не видел нашего фестиваля, по этой самой причине отказался нам помочь. Поскольку фестиваль совпадает с каникулами, которые он проводит в Швейцарии. А мы не можем ради него сдвигать даты, поскольку даты особенные. А кроме того, если мы их сдвинем, потеряем большое количество участников, приезжающих в Москву на рождественские каникулы.
Булгаков: Зато все эти годы мы ощущаем поддержку Москонцерта, Гнесинской школы, а банк «Софрино» оказывает реальную финансовую помощь. Кроме того, в этом году появился контакт с Госконцертом, и мы рассчитываем на хорошие партнерские отношения с ними, потому что, как мне кажется, руководство этой организацией понимает смысл мероприятия. Если бы сегодня нам пришлось самим на ксероксе печатать афиши и умолять людей приехать совсем бесплатно, как это было в первые годы, то мы бы, наверное, пропустили год. А тогда нас такая ситуация совсем не смущала, нам казалось – все будет.
— А те, кого сегодня воспринимают как звезд, где-то высказываются о вас в положительном смысле?
Булгаков:
— Во-первых, у нас до сих пор нет и, я думаю, не будет попечительского совета. Чтобы не было никакого перекоса в ту или иную сторону сложного внутримузыкального мира, мы попечительский совет не создаем. Чтобы потом не говорили, что мы «под кем-то ходим». Кроме того, теплые слова, как правило, пишутся самими исполнителями и даются на подпись сильным мира сего.
— Кто эти люди, что сидят у вас в зале?
Булгаков:
— Билеты на нас стоят от ста до трехсот рублей. Потому что есть люди, для которых даже пятьсот рублей – невозможные деньги. Это те ценители музыки, для которых мы делаем несколько проектов в год, чтобы они могли попасть на концерты. Люди, которые приходят на музыку, на программу, а не на светское мероприятие.
— Вы вообще не ставите себе целью популяризацию классической музыки?
Минц:
— Популяризация – это вздор. Я уверен, что большие музыканты в тот момент, когда они встают на путь популяризации серьезной музыки, делают резкое движение вниз в плане исполнительства. Я не знаю других примеров.
— А Большой зал консерватории?
Булгаков:
— Я не верю в Большой зал консерватории. Не верю в стадо настоящих ценителей искусства. Я не верю в симфонический оркестр. Я могу судить только о качестве игры симфонического оркестра. Но я не верю в музыкальный посыл – в то, что сто человек в едином порыве могут тебе что-то передать. Поэтому я занимаюсь камерной музыкой. Так же и с публикой. Поэтому нам неоднократно давали советы перенести фестиваль в Малый зал, но пока нас устраивает Рахманиновский зал. Нам нравится этот зал, нравится атмосфера, неповторимая акустика.
— Чему вас учит опыт участия в зарубежных музыкальных фестивалях?
Булгаков:
— Меня этот опыт учит правильному отношению к участникам. Я сталкивался с хамством со стороны организаторов фестивалей, будучи исполнителем. Что касается музыкальной составляющей, то наиболее интересным опытом для меня является «Возвращение».
— Каков принцип составления программы?
Булгаков:
— Сначала возникает желание исполнить какое-то произведение, потом мы смотрим его историю и находим пересечения с другой музыкой.
— Скажем, программа вечера 10 января — «Кино»?
Минц:
— Концерт объединил музыку кино, которая, выйдя из фильма, стала самостоятельной, концертной, и наоборот – концертная музыка, подложенная по каким-то причинам под визуальный ряд. Там только два произведения, которые были написаны давно, а потом использовались в кино, – баллада Шопена, играющая несущую роль в фильме «Пианист» Романа Полански, и Прелюдия и фуга ми-бемоль минор Баха, которая звучала в «Сказке сказок» Норштейна, там, где корова прыгает через скакалочку.
— А концерт, посвященный подражанию в музыке?
Минц:
— Там есть произведения, которые просто стилизованы под чужой стиль. А есть несколько произведений, которые в свое время были успешной фальсификацией. То есть их выдавали за произведения других композиторов.
Булгаков:
— Скажем, музыка Казадезюса — непременный атрибут школьной программы, однако под именем Иоганна Кристиана Баха. А стилизации Крейслера были настолько популярны в его время, и публика настолько верила в их подлинность, что требовала от него исполнения именно этих произведений, а не того, что он написал сам.
— Какой концерт из заявленных в программе – более высоколобый, какой – менее?
Минц:
— У нас все концерты – высоколобые.
