Цивилизация
Александр Гордон в «Закрытом показе», отталкиваясь от премьеры многосерийного фильма «Преступление и наказание», озадачился вопросом: с чем связана мода на экранизацию классики? Ответы в более чем вялой дискуссии звучали самые разные – от меркантильных (покойнику не надо платить гонорар) до просветительских (наконец-то люди прочитают Достоевского). Одна из лучших передач нашего ТВ, впервые изменив формат, забуксовала на общих местах.
А меж тем, фильм Дмитрия Светозарова, как и любая отменно выполненная работа, дает пищу для размышлений не только на тему ветреной моды. Тут намечается много нюансов, вплоть до общественно-политических. Так совпало, что сериал запустили сразу после выборов. То есть после очередной попытки упорядочить извечный русский хаос, который кожей чувствовал Достоевский, новорусским космосом, именуемым на сей раз управляемой демократией. В этом контексте лейтмотив образа Раскольникова «Тварь я дрожащая или право имею» выглядит почти революционным.
Так совпало, что финал фильма пришелся на судьбоносное провозглашение преемника.
Переключаясь с экстренных выпусков новостей на сериал, невольно принимаешься поверять наше время эпохой Достоевского. И у писателя, и у его героев, и у эпохи была масса проблем, и не было только той, которой мучимся мы – потеря идентичности. В призрачном мире Федора Михайловича социальные роли жестко закреплены, а в нашем стабильном доме — все смешалось. Размышления на эту тему приводят совсем уж к глупым мыслям и странным видениям. Скажем, таким: Александр Второй-освободитель провозглашает либерального графа Лорис-Меликова главой Кабинета министров. Лучшие люди страны, от Льва Толстого до Глеба Успенского, за неимением Останкино наперегонки мчатся в Зимний, чтобы с балкона обратиться к городу и миру со словами горячего одобрения. Их, однако, опережает с оценками представитель Священного Синода (патриархата тогда не было), получающий указания непосредственно из небесной канцелярии : эта связка – благо для России… Да, подобное может пригрезиться только при чересчур длительном смотрении телевизора.
Оставим, впрочем, вульгарную актуализацию классики мастерам жанра. Гораздо интересней другие мотивы.
Наверное, один из самых больших грехов, который может быть предъявлен на Вечном Суде нашему времени, – исчезновение трагизма. Тема не новая: необходимость пройти для становления души через пушкинский «жизни холод» хорошо понимал и Пастернак («я без трагедии даже пейзажа не воспринимаю»), и Бродский. Каждому новому советскому правителю хотелось доказать – трагизм был до него, а при нем жить стало лучше, жить стало веселей. Особенно преуспел в материализации слогана Сталин, мастер всевозможных развлечений. Но даже он бледнеет на фоне сегодняшних креативных лидеров ТВ, каленым железом выжигающих любой намек на трагизм. Случаются, правда, исключения. «Этого ждали и боялись», — апокалептически вещает закадровый голос, нет, не о приходе мессии, но о финале сериала «Кадетство». А так все спокойно.
Новости потребляем только «другие» и хорошие.
Сообщили нам о том, что Ксении Собчак и Николаю Патрушеву пожаловали дворянство – вечер у телевизора прошел не зря. «Нелегок был путь Ксюши во дворянство», — резонно заметил «Дежурный по стране» Жванецкий, уже весело. Историю искусств изучаем сквозь призму личной жизни известных актеров, от Мордюковой до Виторгана. Мир познаем в компании Сергея Шнурова. Постоянно веселимся в плясках хоть на паркете, хоть на льду. Танцы, пение, цирк, бокс со звездами — не просто типовое название передач, но суть ТВ.
«Преступление и наказание» — одно из самых трагических произведений. Здесь страдают много и публично. В течение восьми вечеров зрители погружались в призрачный мир двойников, наблюдали за мучительным поиском истины, видели другой взгляд на жизнь. И это – тоже благо для сегодняшней России.
Так что интерес к классике – робкий знак надежды.
Важно и то, что сложнейший роман экранизирует не гуру авторского кино, а режиссер, умеющий соединять качество с коммерческим успехом. На счету Светозарова такие крепко сколоченные сериалы, как «Агент национальной безопасности», «Улицы разбитых фонарей», «По имени Барон», «Вепрь». У него безукоризненный вкус и ощущение эпохи. Оттого сразу веришь его мглистому Петербургу, его ювелирной манере изложения, его Раскольникову в тончайшей трактовке Владимира Кошевого. Режиссер не делает ставку на медийные лица – у него и новые, будь то Полина Филоненко (Сонечка) или не самые раскрученные (Светлана Смирнова, блистательная Катерина Ивановна), замечательно работают. Кстати, почти единственное медийное лицо, Елена Яковлева (мать Раскольникова), увы, хуже всех справилась с ролью.
В многочисленных интервью Светозаров неустанно повторял – мы-де хотели только аутентичного Достоевского, а более ничего и не хотели, ничего своего не привносили.
Режиссер лукавит.
Для тех, кто понимает, еще как ощутимо его авторское прочтение, его подробное знакомство с Бахтиным, его умение воспроизвести полифоническую структуру романа. Светозаровский Раскольников не бунтарь (он не случайно внешне более похож на Христа из Назарета, чем на свой канонический образ) и не человек покаявшийся. И это – взгляд из сегодняшнего дня на вечные темы преступления и наказания.
Классика потому и классика, что всегда современна, а для нас еще и необходима, как воздух. Хотя бы для того, чтобы из двух российских феноменов, подмеченных Набоковым, – великая культура и тайная полиция — нам не остался на веки вечные только второй.
Автор – обозреватель газеты «Газета»
