Жаркий, сочащийся неоном мегаполис Юго-Восточной Азии. Рабочие-бенгальцы, волокущие с помойки исполинских размеров матрас, подбирают на клумбе избитого бомжа-китайца. Поселившийся на матрасе хозяйственный мужичок Раван полфильма выхаживает горемыку, который, малость оклемавшись, кладет глаз на девушку из соседнего кафе, а потом на его хозяйку — даму сильно забальзаковского возраста с мужем-коматозником, подозрительно напоминающим бомжа-китайца. Девушка, приставленная к коматознику сиделкой, ночует тут же, на антресолях, в обнимку с плюшевым бревном. Дама, которая по понятным причинам тоже спит одна, нервничает из-за китайца и раздает пощечины.
<1>
Раван ревнует. Коматозник видит сны о даме, девушке, Раване, озвученные малайским караоке, музыкой индийского кино и кошачьими завываниями из китайской оперы — мегаполис оказался Куала-Лумпуром, куда, как и в Москву, люди съезжаются различные.
В какой-то момент матрас с клопами превращается в метафизический матрас и переезжает в бетонный долгострой с залитым водой подвалом, где бомж-китаец удит рыбу, на его плече пристраивается гигантский мотылек, Раван испытывает нежность, девушка спит наконец-то не одна, а ревнующая дама, ломая каблуки, исчезает в лабиринте из эшеровских лестниц и пролетов. Неоновый мегаполис между тем мутнеет от смога горящих по соседству джунглей.
Сейчас, в антракте между зимней и летней клизмами блокбастеров, когда в афише сплошь кретинизм и чушь, очень удачный момент приобщиться к новейшему азиатскому кино.
Где-то катают «Выборы» гениального гонконгца Джонни То и неожиданный хоррор от изобретателя «Проклятий» Шимицу — философскую «Реинкарнацию». Есть еще время посмотреть на «Натюрморт» Цзя Чжанке — венецианского «Золотого льва». Теперь вот Цай Минлянь, которому, ходят слухи, тоже этого льва пророчили…
Похоже, однако, что и львы нам не указ, и отношения с Азией у нас запущенные. Представления о китайском кино находятся на уровне каменного века, то есть 80-х годов, где наши «китайцы» до сих пор и подвизаются на траченных молью пиратских копиях, летая на проволоке, перестреливаясь в небоскребах и злоумышляя против императора. Поэтому с появлением других китайцев, которых весь прочий мир изучает в подробностях битых лет пятнадцать, время от времени вручая «медведя», «пальму» или того же «льва», оказывается, что и гангстеры у Джонни То чересчур «лирические», и планы у Цай Минляня какие-то «затянутые», а «Натюрморт» с китайскими гражданами на большом гидроузле с вкраплениями Мао Цзедуна и НЛО — вообще не пойми про что.
С Цай Минлянем, обозначившимся год назад с удивительным «Капризным облаком», вышел даже небольшой скандальчик.
Один журнал для продвинутой во всех смыслах интеллигенции отказался публиковать рекламный модуль «Не хочу спать одна», поскольку режиссер мало того, что может нести в себе «желтую угрозу» или куриный грипп, но и сексуальная ориентация у него не в правильную сторону повернута, и во всех фильмах он снимает своего любовника — тайваньского актера Ли Каншена. О чем не равнодушные к этой штуке люди раструбили общественности с резвостью просто фантастической.
<3>
Позор, конечно, но крупнейшего режиссера современности приходится защищать от местных критиков, которым, конечно, тоже не хочется спать в гордом одиночестве, но разобраться в своих желаниях они способны лишь на тех киносеансах, где герои предпочтительно неазиатской внешности Конфуция с Буддой не читают, зато пробиваются к сердцам, выбивая дверь ногой и декламируя десять заповедей. Собственно, выбора никто не отменял, и вместо бенгальцев-гастарбайтеров можно, конечно, потратить деньги на «Дерзкие дни». Проблема, скорее, в том, что и в Москве, где якобы предпочитают десять заповедей, и на которую тоже накатывает дым от торфяных пожаров, и где бенгальцев-гастарбайтеров, быть может, больше, чем в городе Куала-Лумпур, потому что их никто не считал, никто так и не снял кино про чудесный метафизический матрас. А от того кино, что наснимали, только и остается, что уплыть на китайском матрасе с глаз долой.