В рамках празднования 150-летия Третьяковской галереи в здании Инженерного корпуса открылась выставка «Уистлер и Россия», осуществленная ГТГ вместе с галереей Тейт, Британским музеем, музеем Метрополитен, «Британским советом» и другими уважаемыми организациями.
Джеймс Эббот Макнил Уистлер (1834–1903), американец, проживший основную часть жизни в Великобритании, у нас сейчас подзабыт — к сожалению.
Ведь когда-то он оказал огромное влияние на нашу культуру, им восхищались Валентин Серов и художники «Мира искусства». Это подтверждают полотна отечественных классиков, которыми в ГТГ фланкирована живопись Уистлера, и можно обсуждать, кто лучше — Коровин или Уистлер, этот американский британец или Серов? Дискуссия бессмысленна, так как не было бы Уистлера, то и »Ида Рубинштейн» Серова и его портреты царской фамилии вряд ли случились бы.
Уистлер связан с Россией и биографически. В 1843 году его отец, военный инженер, был приглашен в Петербург на строительство Николаевской железной дороги, где провел с семьей несколько лет.
Юный Джеймс Эббот первые уроки рисунка и живописи получил в Академии художеств.
Вернувшись на родину, он попробовал вслед за отцом сделать карьеру военного инженера, но она не заладилась. Из академии Вест-Пойнт был вынужден уволиться за неуспехи в химии и других точных науках. В 1855-м отправился в Париж, где жил до 1859-го, когда окончательно обосновался в Лондоне, время от времени предпринимая далекие путешествия (в 1866-м совершил плавание вдоль атлантических и тихоокеанских берегов Южной Америки).
В Париже свел дружбу с Фантен-Латуром и Курбе, которому сперва подражал, и с импрессионистами, мощно подействовавшими на него. Но постепенно Уистлер начал искать собственный путь, существенно отличавшийся от того, по которому шли Мане, Ренуар и Писсарро. Важнейшими ориентирами для него стали Рембрандт и Веласкес, но и японская гравюра. Он уходил от ярких цветов, стремясь к почти монохромной сдержанности. Его живопись становилась все более замкнутой на себя самое и сверхэстетской. Недаром впоследствии он стал любимым художником Оскара Уайльда.
Уистлер писал в одном из своих эссе: «Искусство должно жить само по себе, независимо от всякой чепухи, не смешиваясь с совершенно чуждыми ему чувствами вроде благочестия, жалости, любви, патриотизма и всего такого. Оно должно восприниматься непосредственно, зрением и слухом. Именно поэтому я и называю свои работы «аранжировками» и «гармониями».
Эстетический радикализм Уистлеру даром не сошел.
В 1877 г. тогдашний властитель мыслей художественный критик и теоретик Джон Рескин написал про его картину «Ноктюрн в черном и золоте: падающая ракета»: «Он плеснул из ведра краской в лицо публике». Художник возмутился, подал на Рескина в суд за оскорбление. Процесс он в конце концов выиграл, но, чтобы расплатиться с адвокатами, пришлось продать дом и коллекцию антиквариата.
А по поводу картины «Аранжировка в сером и черном: портрет матери художника», шедевра Уистлера, потом многие возмущались: до какой же степени надо быть бесчувственным, чтобы собственную мать использовать как материал для колористических упражнений?
Скоро, впрочем, Уистлер стал одним из самых успешных художников Британии и родной Америки, был увенчан наградами и почестями, принят в самых высших кругах общества.
А в 1890-м суммировал свои эстетические и общественные взгляды в сборнике эссе с ясным названием «Благородное искусство наживать врагов».
Сегодня искусство Уистлера вряд ли может у кого-то вызвать раздражение. Мы столько повидали, что оно воспринимается как полностью умиротворенное. Но восхищение оно вызывает. Его пейзажи и портреты, эти «симфонии», «гармонии», «аранжировки» и «ноктюрны» — примеры удивительного владения колоритом и линией. То, как он играет тончайшими оттенками цвета и тона, насколько уравновешенно и одновременно рискованно строит композицию, поражает. Да, иногда есть смутное желание обвинить его в излишней, слишком холодной стильности, но и оно уходит, когда пристальнее смотришь на то, как сделано. За безупречным техницизмом просвечивает что-то неопределимое и очень важное.
Инженером Уистлер не стал, из него получился гениальный прораб живописи.