Цивилизация
Сама затея с экранизацией Клайва Льюиса руками компании «Дисней» и известной своими консервативными взглядами Walden Media вызывала тревогу у людей доброй воли. Детская классика приятеля Толкиена, вошедшая в христианский, ну или, во всяком случае, католический канон, перенесенная на экран посредством $180 млн бюджета, смущала прогрессивную общественность, словно римейк «Триумфа воли». Боялись пропаганды. Напрасно. Если такие благие намерения и были (а они, видимо, были), то привели они совсем не туда, куда планировали создатели.
Надо заметить, что идея начать детское кино со впечатляющей сцены немецкого авианалета на Лондон кажется весьма удачной. Это не только настраивает на серьезный лад, но и сообщает правильное настроение.
Война — это хорошая декорация для чудес, как и отчаяние.
Эвакуированные из горящей столицы в провинцию, четверо детей из семьи Пэвенси попадают в особняк к чудаковатому профессору. Здесь младшая девочка и обнаружит красивый старый шкаф, увешанный пыльными шубами. Если продраться сквозь шубы, можно поскользнуться и упасть на снег Нарнии — волшебной страны, попавшей под власть Белой Колдуньи. Уже сто лет здесь царит зима, а по лесам рыщет Колдуньино гестапо из злобных волков, отлавливая недовольных.
Впрочем, все это выяснится позднее. Сначала малышка познакомится с симпатичным фавном Тумносом, потом вслед за ней в волшебную страну придет и ее брат — угрюмый, вечно недовольный мальчуган. Встретив Колдунью, он, как настоящий плохиш, согласится предать своих братьев и сестер за банку варенья и корзину печенья. Дети нужны Колдунье, чтобы пресечь исполнение пророчества, согласно которому предел ее правлению положат четыре потомка Адама и Евы.
Попав в Нарнию и преданные братом, дети вынуждены присоединиться к войску льва Аслана — волшебного создателя этой страны.
Известное высказывание Льюиса о том, что кино превратит его книгу в балаган, поскольку не имеет возможности достоверно изобразить говорящих зверей, кентавров и прочих чудесных созданий, очевидно, устарело.
Продемонстрированные в картине достижения компьютерной графики таковы, что, вернувшись домой, смотришь на собственную собаку с невольным подозрением: почему молчит?
Сумрачные кентавры, шустрые фавны, трепливые бобры, гибкие грифоны, циклопы и сияющий Аслан кажутся более живыми, чем дети. Финальная же битва, в которой сойдутся самые невероятные создания, чтобы разить друг друга мечами, зубами и когтями, и вовсе дезориентирует. Глядя, как чудовищный минотавр, похожий на тяжеловооруженного бизона, бьется с размахивающим двумя палашами кентавром, понимаешь, что в жизни все еще есть место подвигу.
Все портят дети, хоть в том и нет их вины. Клайву Льюису было важно показать, откуда у его героев взялись силы и душевная зрелость для схватки со злом, показать особое религиозное чувство, присущее детям. В фильме они всего лишь переходят из ситуации в ситуацию, отчего похожи просто на размахивающих мечами пупсов. Возможно, дело в том, что они тут совершенно лишние.
Потому что развитие спецэффектов, грандиозность которого показали «Хроники», привело к парадоксу. Все христианское содержание потерялось в пользу языческой веры в одушевленность природы.
В сущности, трехмерная анимация последних лет — это высокие технологии на службе у крайне старых богов.
Искупительная жертва Аслана, принесенная на алтарь предательства одного из детей, уже не выглядит христианской аллегорией. Средиземье, Нарния, Хогвартс — да что там, даже остров черепов из «Кинг-Конга» — противятся строгости христианского мироздания. Твердости веры у снявшего «Шреков» Эндрю Адамсона, которому доверили Нарнию, явно не хватило.
В этом смысле удивительна невероятная Тильда Суинтон, сыгравшая Белую Колдунью. Гротескно похожая на Снежную королеву с дурацкой короной из сосулек в начале, в конце, закутанная в меха, восседая в колеснице, запряженной белыми медведями, с ледяным копьем и мечем в руке, она вызывает уже совсем другие ассоциации.
Валькирия, дева ночи, достойный противник Конану-варвару.
В конце истории Аслан уходит — мир спасен, его жертва принята, миссия закончена. Однако уход богоравного льва в этой экранизации приобретает символическое значение, котороuj вряд ли ожидали в «Диснее».