Цивилизация
Спасибо режиссеру Каме Гинкасу — благодаря его недавней колонке прочитала повесть Юлия Даниэля «Говорит Москва» — одну из тех, вышедших на Западе, за которыми последовал печально знаменитый процесс Синявского — Даниэля.
Про процесс я, конечно, знала — в 90-е о нем много писали. Но саму повесть, за которую Даниэлю дали пять лет лагерей по статье «антисоветская агитация и пропаганда», каюсь, не читала. А тут, с подачи замечательного режиссера, прочла. И она меня потрясла. Не столько литературными достоинствами, сколько созвучностью нашему времени. Как будто писал ее Даниэль сегодня, насмотревшись российского ТВ.
Фабула проста. В один из теплых летних дней собравшаяся на даче компания вдруг слышит по радио, что 10 августа 1960 года объявлен в стране Днем открытых убийств.
«В этот день всем гражданам Советского Союза, достигшим шестнадцатилетнего возраста, предоставляется право свободного умерщвления любых других граждан, за исключением лиц, упомянутых в пункте первом примечаний к настоящему Указу. Действие Указа вступает в силу 10 августа 1960 года в 6 часов 00 минут по московскому времени и прекращается в 24 часа 00 минут. Примечания. Пункт первый. Запрещается убийство: а) детей до 16 лет, б) одетых в форму военнослужащих и работников милиции и в) работников транспорта при исполнении служебных обязанностей. Пункт второй. Убийство, совершенное до или после указанного срока, равно как и убийство, совершенное с целью грабежа или являющееся результатом насилия над женщиной, будет рассматриваться как уголовное преступление и караться в соответствии с существующими законами. Москва. Кремль…
Потом радио сказало:
— Передаем концерт легкой музыки...»
Что происходило дальше — как сначала люди не верят своим ушам, ведь такого просто не может быть; как чуть позже начинают искать оправдания подобному решению власти («Государство вправе поставить широкий эксперимент, передать отдельные свои функции в руки народа!», «Народ в первую очередь сведет счеты с хулиганами, с тунеядцами, с отбросами общества»); как с наступлением августа соседи все с большим подозрением поглядывают друг на друга, укрепляют замки на дверях и готовят орудия для самообороны (а вдруг кому захочется кардинально решить жилищный вопрос); как пустеют улицы городов 10 августа и каковы итоги Дня открытых убийств по стране — прочитайте сами. Это того стоит.
Честно говоря, не понимаю, что такого «антисоветского» нашла там советская власть — повесть скорее раскрывает психологию и поведение обычных людей, которым разрешили убивать себе подобных, пообещав при этом полную безнаказанность. Когда перед каждым встал хрестоматийный вопрос: «Тварь я дрожащая или право имею?»
И, кстати, советские граждане показаны в повести скорее гуманистами, чем кровавыми маньяками. Так, главный герой — фронтовик, повидавший многое, — ни на миг не допускает для себя возможности убийства человека, который мешает его любовной страсти.
Сегодня, боюсь, этот сюжет развивался бы далеко не так безобидно. Можно даже представить как — примеров из повседневной жизни хватает.
Итак, предположим, что день — ну, скажем, 10 ноября — в России объявляют Днем открытых убийств. Сначала люди отмахиваются — ерунда, не может быть, хотя анонсы этого массового мероприятия с утра до вечера гоняют по ТВ, сопровождая задорными рекламными слоганами.
В Москве вновь устанавливают на площадях убранные было на зиму пыточные колодки и приспособления для массовых порок, настраивая горожан на праздничный лад.
В парках и на бульварах вырастают гигантские топиарии Салтычихи, Чикатило и других российских душегубов. Вокруг новенького памятника Ивану Грозному в Орле складируют колья, сковородки и иные орудия убийства, которыми не брезговал первый русский царь — вдруг кому пригодится в день икс. В местах отдаленных устанавливают памятные доски сотрудникам сталинских лагерей — дескать, помним ударников убиенного труда.
Многим все это еще кажется дурной шуткой — мало ли их вокруг в последнее время. Может, какой социальный эксперимент в стране проводят, успокаивают друг друга миролюбиво настроенные граждане. Дескать, не надо поддаваться на провокации — потом стыдно будет.
Но анонсы становятся все агрессивнее и настойчивее. Ток-шоу на российских каналах, забывая об Украине и Сирии, ежевечерне обсуждают вопрос, верно ли считать убийство смертным грехом или это реальный шанс изменить свою жизнь и судьбу своей страны, поквитаться с врагами, предателями и русофобами.
Основные эксперты, за которых идет борьба между каналами, — Владимир Жириновский и вдова Моторолы.
Первый, заводя публику, на бис повторяет свое выступление по поводу миграционной политики в Европе: «Сейчас теракты идут в Европе и будут идти по всей… И нам это выгодно — пусть они подыхают и погибают». Вторая с подробностями и фотками из семейного альбома рассказывает, как именно ее любимый муж из простых автомойщиков стал большим полевым командиром в чужой стране. В кого стрелял, кого в плен брал.
И вот уже распаленный ведущий первого федерального телеканала кричит в прямом эфире в ответ на робкую реплику зрителя, что убийство — это вообще-то смертный грех: «Ну, я убивал! И что?!»
— И что? И как? — забрасывает его вопросами восхищенная таким сильным каминг-аутом аудитория.
Ведущий делится подробностями: дескать, страшно только первый раз. И что когда ты чувствуешь себя правым — то легче. А если еще Родина при этом считает тебя героем — то вообще ощущаешь прилив сил. Но что, конечно, это удел только настоящих мужиков, а не рефлексирующих слабаков или вузовских очкариков, не нюхавших пороха.
Эксперты из Чечни горячо поддерживают ведущего, поглаживая золотые пистолеты.
Общественные движения, привыкшие обливать своих идеологических противников мочой, принимают решение на один день заменить любимую жидкость серной кислотой и тщательно изучают городские афиши — что там 10 ноября из оскорбительного можно найти.
Казаки показательно точат сабли и вплетают георгиевские ленточки в нагайки.
Магазины спорттоваров делают кассу на бейсбольных битах.
Не проходит и месяца, как граждане в транспорте и магазинах вполне обыденно обсуждают, кого бы они убили и за что. Негодяев вокруг оказывается ужасно много.
Вот женщина жалуется на соседа, который до полуночи не дает ей спать, врубая громкую музыку, — полиция не помогает, а она больше не может этого выносить. Пожилой мужчина ненавидит всех понаехавших и мечтает очистить от них город, но боится, что он один, а их много, и ищет напарников. Девушка в слезах рассказывает подруге о проблемах с молодым человеком: «Я ему в шутку сказала, бросишь меня — ходи 10 ноября оглядывайся, а он в ответ — сама смотри на нож не напорись. Как ты думаешь — он серьезно?»
Сотни тысяч российских граждан, поняв наконец, что шутки кончились, атакуют посольства, пытаясь получить убежище в других странах. Но им никто не верит — дескать, во всем цивилизованном мире сегодня идут горячие споры об эвтаназии: имеет ли человек на нее право, и будет ли убийцей тот, кто сделает пациенту последний укол… Но чтобы в XXI веке власть натравливала одних своих граждан на других — это просто невозможно… Перестаньте смотреть телевизор и выпейте успокоительного…
Дальше каждый может сам фантазировать — реальные события в нашей стране позволяют легко смоделировать, как бы общество отреагировало на ту или другую убойную инициативу, санкционированную сверху.
Собственно, одобряя установку памятника историческому убийце или предлагая увековечить память современного наемника, власть отчетливо дает понять, что не считает преступления против человека таким уж смертным грехом. Смотря какого человека... Все не так однозначно... А если Родина прикажет...
С разрешения знакомого юриста приведу ее размышления на тему признавшегося в убийствах телеведущего: «Во время практики в качестве защитника по уголовным делам мне доводилось защищать лиц, совершавших убийства. И ни один из них, даже самый дерзкий рецидивист, пусть в запале ненавистному «следаку», не опустился до такого запредельного уровня расчеловечивания.
О том, что убивал, тяжело говорить, а для нормального человека в здоровом обществе — просто невозможно.
Для меня, немного знающей криминологию, юридическую психологию и судебную психиатрию в теории и на практике, очевидна простая истина. Реплика, вызывающе демонстративно брошенная ведущим популярной программы федерального телеканала — в прайм-тайм, на многомиллионную аудиторию, — для людей с неустойчивой психикой, склонных к насилию, фактически является открытой неограниченной лицензией на убийство. И это страшно. Если контент вещания телеканалов срочно не изменится, градус агрессии и истерики не понизится, мы в краткосрочной перспективе рискуем огрести страшные последствия. И никакими мерами безопасности их не предотвратить. Потому что разлитая в обществе агрессия, отменяющая запрет на насилие, увы, всегда непредсказуема и неподконтрольна».
Кстати, на судебном процессе полвека назад Юрий Даниэль как раз и пытался объяснить судьям, что его повесть — не клевета на советских граждан, а предупреждение.
Что люди (и советские, и антисоветские) очень легко превращаются в зверей, если им это позволяют, — в нашей стране мы видели это неоднократно. «Что возможно повторение страшных времен культа Сталина, — говорил он на суде. — А тогда... происходили события куда более страшные, чем описано у меня, — массовые репрессии; высылка и уничтожение целых народов. Описанное мною по сравнению с этим — детские игрушки».
Но судьи руководствовались материалами следствия, которые до суда были представлены в ЦК КПСС и там одобрены. Вот кусочек из этого документа, он тоже был опубликован в 1990-е: «...Повесть «Говорит Москва»… представляет собой злобный пасквиль на нашу действительность. Советский Союз в этом произведении показан как огромный концентрационный лагерь, где народ подавлен, запуган, озлоблен. По мысли автора, он так обработан «психологически», что слепо подчиняется всяческому разнузданному произволу властей, помогает им проводить в жизнь самые дикие мероприятия, отбрасывающие страну чуть ли не к первобытному состоянию…»
Ну разве это не клевета не только на вчерашний, но и на сегодняшний день?
