Цивилизация
Наша жизнь – коллаж, наши мысли коллаж (дай бог, чтоб хоть одна мысль была собственной), мы даже выглядим как коллаж. Однажды в Стамбуле я увидел женщину, и почему-то именно там меня эта мысль про коллаж поразила (Стамбул тут ни при чём, я мог бы увидеть эту европейскую женщину где угодно, но мысль пришла именно тогда, поэтому задокументируем для небесного отчета). Женщина шла в леопардовых лосинах, на плечи был накинут белый длинный мех, на голове – шляпка с перьями, женщина была на высоких каблуках и, когда проходила мимо, обдала меня душным цветочным облаком.
Выглядит снизу как хищная кошка, на голове угнездилась птица, верхнюю половину обнимает мертвый снежный барс, сама с копытами (на ней были очень высокие и толстые каблуки), а пахнет как цветок.
Но самый удивительный ежедневный коллаж – это наша еда.
Недавно я прочитал про древнегреческое блюдо «Кушанье с розами».
«Возьмите розы, оборвите с них лепестки и отделите от них белую часть, затем истолките в ступке. Добавьте к толченым лепесткам полтора циата [это 0,045 литра, то есть очень маленькая мера] гарума и пропустите смесь через сито. Возьмите мозгов четыре штуки, удалите лишнее, затем разотрите их с четырьмя скрупулами перца. Влейте розовый соус и хорошо перемешайте. Затем разбейте в полученную смесь восемь яиц, добавьте чашу вина, чашу изюмного вина и немного оливкового масла. Обильно смажьте блюдо, поместите его на горячие угли и уложите на него только что описанную заготовку. Когда блюдо будет готово, посыпьте его молотым перцем и подавайте».
Наши хозяюшки, делающие на Новый год и другие праздники свое привычное хрючево, просто отдыхают. (Мозги и розы. Пожалуй, так и надо назвать этот текст).
Но бывают люди, которые нашу дикую, первобытную тягу к коллажам делают искусством.
9 января родился самый новогодний художник и режиссёр – Сергей Параджанов. Он делал коллажи всю свою жизнь и особенно много – когда его отлучали от кинематографа. Он говорил, что это «спрессованные фильмы». А многие кадры из его фильмов такими ожившими коллажами, кстати, и являются.
Да что фильмы и картины: он даже жену свою вторую заставлял подавать еду на стол каким-нибудь самым причудливым и необыкновенным образом. Можно только посочувствовать Светлане Щербатюк. Ты несешь ему яичницу, а он тебе: «Изобрази из нее что-нибудь». А что из яичницы-то изобразишь? Яичница и есть яичница. Ну можно сосиску между двумя глазуньями положить, дольку огурца внизу по горизонтали, веточку укропа наискосок. Будет человек с челочкой.
Василий Катанян говорил: «Слово «коллаж» я услышал от него впервые, пожалуй, лет тридцать назад, когда у нас им, в сущности, никто не занимался. Материалом ему служило буквально все, от драгоценности до утиля. Если я говорю «утиль», то имею в виду разбитые электролампочки, наклеенные в причудливом сочетании на лист фанеры и вставленные в раму. Назвал он это «Инфаркт». Если я говорю «драгоценность», то имею в виду, например, комплиментарное письмо к нему Федерико Феллини, которое Сережа, инкрустировав осколками перламутра, павлиньим пером и засушенными лепестками лотоса, повесил в старой декадентской рамке под каретным фонарем у себя в изголовье».
Вся наша жизнь – коллаж. Просто некоторым пишет Феллини, а нам нет. Вот и вся разница.
...Поэзия – это тоже коллаж. У Элиота в одном из самых его известных стихотворений, которое составлено именно по коллажному принципу, в середине возникнут две строчки, как будто гротесковый гибрид. А гибрид – это ведь тоже коллаж.
В гостиной дамы тяжело
Беседуют о Микеланджело.
Переводчик стихотворения поэт Андрей Сергеев, ныне уже покойный, делает это, по-моему, блистательно. Вынужденный зарифмоваться со словом «тяжело» Микеланжело с ударением на последнее «о» становится то ли каким-то французским местечком, то ли вообще черт знает чем, но уже почти неприличным.
У Виктора Топорова тоже неплохо:
В гостиной разговаривают тети
О Микеланджело Буонарроти.
И вот коллаж готов: мы видим даже не Микеланджело, а какого-то Арчимбольдо. Вместо носа – груша, вместо глаз – вишенки, вместо алых губ – клубнички. Только еще веточки укропа наискосок не хватает. А то бы была челочка.
Но однажды приходит снег – и все коллажи убирает. Только белый, окончательно белый, всё укрывающий, всё замыкающий.
У Джойса в его «Дублинцах», романе, состоящем из новелл, последняя глава называется «Мертвые». Я даже не помню, что там в начале, в середине, я помню только финал. Когда вдруг пошел снег – и все коллажи скрыл. Всех наших внешних недоптиц, недозверей, недоящериц и все недоцветы.
«Легкие удары по стеклу заставили его взглянуть на окно. Снова пошел снег. Он сонно следил, как хлопья снега, серебряные и темные, косо летели в свете от фонаря. Настало время и ему начать свой путь к закату. Да, газеты были правы: снег шел по всей Ирландии. Он ложился повсюду – на темной центральной равнине, на лысых холмах, ложился мягко на Алленских болотах и летел дальше, к западу, мягко ложась на темные мятежные волны Шаннона.
Снег шел над одиноким кладбищем на холме, где лежал Майкл Фюрей. Снег густо намело на покосившиеся кресты, на памятники, на прутья невысокой ограды, на голые кусты терна. Его душа медленно меркла под шелест снега, и снег легко ложился по всему миру, приближая последний час, ложился легко на живых и мертвых».
Это же бог нас просто тертым белым сыром присыпал, не жалея. (Кстати, ни сыра, ни нас). Возьми нас, боже, оборви с нас лепестки и отдели от них белую часть, затем истолки в ступке. Добавь к толченым лепесткам полтора циата гарума и пропусти через сито. И так далее, и так далее, по рецепту. Когда блюдо будет готово, посыпь ты нас белым-белым снегом и не забудь про нас.
Господи, боже ты мой, помилуй мя.
