Цивилизация
Приговор по делу «Платформы» вынесен неделю назад. Сочувствующие вздохнули с облегчением: «ну хоть так», но тут же и ужаснулись — и сумме выплат, и обвинениям, и общей несправедливости.
В итоге недовольными оказались все: и те, кто стоял «за», и те, кто был «против». Обвинительный приговор признал наличие хищения, да еще в составе преступной группы, да еще с целью личного обогащения и с заранее обдуманными намерениями. И хотя убедительных доказательств представлено не было, и то, что ясно суду, неясно никому из тех, кто пристально следил за процессом, но тех, кто верил официальным новостям, приговор тоже не устроил. Поскольку раз воровал – суд же решил, что украл, да еще по преступному сговору — то уж пожалуйте в тюрьму.
В комментариях такие разочарованные в основном жалуются, что условный срок обвиняемым присудили по блату: «за что обычный ваня получил бы по полной программе, этому элитному дали условно».
Но есть еще и третьи – те, кто считает, что деньги из казны Серебренников и его коллеги, скорей всего, не тащили, но наказаны они все равно по делу: «а не надо было брать у государства», это раз. Не надо было обналичивать, два, и вообще зачем театру такие адские деньжищи: надо работать на самоокупаемость.
В этих мнениях, я считаю, стоит разбираться, так как они не столько конкретно про случай Серебреникова, сколько про то, какое место сегодня в российской культуре занимает современное искусство, и какие мифы и представления социума с этим связаны.
Тема эта не эффектная, но мне кажется, о ней стоит говорить, причем не только мне и не только сейчас.
Если убрать нюансы, общая претензия к фигурантам «театрального дела» заключается в том, что они взяли у государства большую сумму денег, а взамен ничего существенного обществу не предоставили, а значит – потратили деньги на себя и своих друзей.
Творчество их народу не нужно, следовательно – дармоеды. За что и наказаны.
gogolcenter.com"
class="item-image"
loading="lazy">
Сцена из спектакля »(М)ученик»
gogolcenter.comЮридическую и правовую основу судебной процедуры у нас разбирать не принято, да и мы не будем (этому целый номер журнала «Театр» посвящен, там подробно все объяснено – что получали, на что тратили, что было на выходе, как делали экспертизу). Мы с вами про другое сейчас.
По мнению этих, недоброжелательно, прямо скажем, настроенных обывателей, деятельность «Платформы» яйца выеденного не стоит: где спектакли, где события, а если они были, так ведь, значит, на них еще и заработали?
Но это ладно бы. Однако они считают, что вообще все искусство и делающие его люди – одно большое надувалово. Многие критики уже отмечали, что разницы между популярными, массовыми жанрами и авторским искусством такие комментаторы не видят. Впрочем, ее вообще мало кто различает.
Понятно, что обычный гражданин в театре и галереях никогда не был, по телевизору ему этого тем более не объясняют и не показывают, а если и показывают – например, в сериалах, то в таком виде, что лучше глаза бы закрыть.
Презентация современного искусства в популярных сериалах — это отдельная и, смею вас уверить, очень грустная история.
Я всегда задаюсь вопросом, почему сценаристы, режиссеры и актеры на это соглашаются – представить собственную профессию в самом карикатурном, искаженном и грубо утрированном виде.
Писатели у них издают свои бестселлеры непременно за огромные гонорары (где вы такое в последние 20 лет видели)? Если в сериале показывают галерею, то выставляет она непременно полотна наркоманов и алкоголиков, рисующих нечто безобразное, не поддающееся толкованиям, а галеристы сознательно впаривают эту мазню доверчивым покупателям.
Образ художника, музыканта, писателя напрочь потерял былой романтический флер, и теперь их изображают как бездельников, которые заняты тем, чтобы обдурить сограждан и получить за свой обман побольше бабла.
Максимум, что могут показать в таких фильмах в позитивном ключе – это классическую музыку или классический же балет: старательные исполнители еще могут вызывать симпатию.
Вопрос о том, насколько в маскульте отражаются реальные представления граждан, можно обсуждать, но процесс «Платформы» как раз подтверждает: да, многие видят истинной целью современного художника — обман за бабки.
Конечно, в данном случае речь идет об обывателях, но давайте рассмотрим и другие, более подкованные группы. Осуждению подвергается Кирилл Серебренников и со стороны представителей либералов-рыночников, которые давно и, надо сказать, последовательно требуют от искусства самоокупаемости.
Идея создавать услугу, не имеющую достаточного числа потребителей, готовых за нее платить, представляется им подрывом базовых законов экономики. Кстати, наши либеральные экономисты обычно в эстетическом смысле весьма консервативны, но главное – им на уровне теории идея государственной поддержки чего бы то ни было, кроме социальных благ для бедных, кажется кощунственной. Они не готовы признавать ни сложившихся в стране системных традиций, ни особенностей действующей экономики, ни мировой практики (которая, впрочем, увы, к нашим условиям приложима с трудом).
Разбираться в механизмах того, почему наши условия таковы, и чем вызвано отсутствие массового спонсорства, меценатства, отчего у нас так дорого содержать помещения, платить коммуналку, и вообще как устроена культура, искусственно подсаженная на иглу бюджетного финансирования , они не готовы. Просто удивляются, отчего это наши деятели культуры не хотят быть независимыми – «как, собственно, они жили и выживали во многих странах в самые разные века».
Это игнорирование реальных условий, честно говоря, вызывает удивление – и сомнение в пригодности их собственных экономических и политических предложений для какого-либо практического применения.
Есть и еще один упрек, о котором стоит сказать. Все обвиняемые в хищениях признали, что в делах «Платформы» существовала практика «обналички». Это, безусловно, не хорошо, даже очень плохо, но почему? А потому, считают упрекающие, что обналичка позволяет уходить от налогов. А налоги – это как раз те самые деньги, которые все население страны отдает в общий котел, откуда их и распределяют в детские сады и школы, на пенсии и строительства дорог, в больницы и дома престарелых. А тут – мало того, что две сотни миллионов рублей отдали неизвестно на что, да еще и налоги с них не получили. Конечно, грабеж.
Эти артисты классику уродуют, голыми пляшут, а дети в приютах голодают – да лучше бы эти миллионы отдали детям.
Что касается практики обналичивания, то по драконовским законам того времени – которые впоследствии были, к счастью, смягчены — каждый гвоздь нужно было покупать через тендер, что, как знают все, кто с этим имеет дело, увеличивает, а не уменьшает сумму расходов. Не случайно получатели западных грантов отчитываются не по смете, а по результату – описывая конечный продукт. То есть, прилагая фото, статьи, оценки экспертов, а не чек на каждую трату на каждую булавку. Но разбираться в этой скучной материи дело настоящих экспертов, профессионалов, а у нас же экспертиза формальная, главное, чтобы с ответами сошлось, а в глубину лезть незачем.
Ну и теперь самый существенный вопрос – о современном искусстве. Оно сегодня объявлено у нас частью тех самых западных ценностей, с которыми здоровому народному русскому сердцу настолько не по пути, что аж с души воротит.
Еще недавно часть отечественной элиты считала престижным потребление дорогого современного искусства высокого качества. Нет, всякие там маргиналы, галереи в подвалах и театры в подворотнях, события на коленке, демшиза в китайских штанах, – все это давно потеряло привлекательность для молодых и состоятельных россиян, уверенно смотрящих в свое будущее. Но просторные залы музеев современного искусства (лучше всего, конечно, те, что расположены поближе к Гринвичу), дорогие коллекции, биеннале, приемы – это нравилось, как образ жизни, как форма досуга, казалось стильным и модным.
Консервативный поворот власти с точки зрения эстетики этой публике совершенно не нравился. Все-таки Никас Сафронов или группа «Любэ», фильмы «Движение верх» или «Время первых» вкупе с романами Прилепина трудно признать интересными для утонченного воспитанием мировосприятия. Но постепенно привыкают.
Кстати, уверена: Кирилл Серебренников как театральный и кинорежиссер мог ставить, что хочет, ему слова бы никто не сказал (ну, то есть, сказали бы, и говорили, но это не имело большого значения и можно было пропустить мимо ушей).
Но Серебренников замахнулся на создание нового стиля жизни, который сам маркировал как стиль новой молодой России. Пытался создать полигон для самовыражения.
Открытое культурное пространство, современная музыка — как академическая, так и популярная, дискуссии, лекции, концерты, мастер-классы, переводы европейских новинок и классиков модернизма, книжная лавка, синтез искусств, танец, кино, поэзия. Весело, азартно, шумно, занятно развивалось то, что было начато и придумано на «Платформе», уже в Гоголь-центре, с его огромным после ремонта помещением и довольно приличными поначалу финансовыми возможностями. Впоследствии денег становилось все меньше и меньше (как раз потому, что потенциальных спонсоров шепотком предупреждали – думайте, куда деньги даете). Тем не менее, Гоголь-центр превращался в современный культурный кластер, популярный у молодежи.
Это не было очень уж широко известно, не телеканал же получил Серебренников в пользование, не государственный медиахолдинг, всего лишь обычное убитое театральное здание с разросшейся и привыкшей к комфортному ничегонеделанию труппой. Часть которой была (о, ужас!) отправлена на пенсию. Но, знаете, лучше все же без таких ярких примеров, как-то спокойнее. Элита тоже пусть знает свое место, не надо умничать. В баню, в ресторан, ну, на горнолыжный курорт, споете там своего Городницкого, есть же у нас и свое заветное.
Собственно, главное, что показал судебный процесс по делу Кирилла Сербренникова, – это глубинное чувство ксенофобии российского социума. Страха перед чужим и новым.
Неслучайно, кстати, очень многие народные комментарии к событиям вокруг суда и приговора отличались внезапно активизирующимся антисемитизмом. Казалось бы, тут-то откуда. Нет, надуло.
