Десять месяцев, потрясших мир

Хочу верить, что история на какое-то время входит в спокойное русло. Если так, то пора подвести промежуточный итог гигантской попытке осуществить державную утопию. Эта попытка заняла десять месяцев и создала у нас в стране новую политическую действительность.

Грандиозная кампания по «удержанию» Украины началась с таможенной блокады ее импорта в августе 2013-го и заканчивается сейчас — избранием нового украинского президента и легитимацией итогов тамошней революции.

Но события, происшедшие за этот неполный год, масштабнее российско-украинского кризиса, хотя он и был стержнем, вокруг которого все вращалось.

Контуры величественной кремлевской мечты легко вычитывались в эти месяцы из импульсивных с виду действий властей, реплик вождя и декламаций хора агитаторов. Реставрация СССР почти в прежних границах (под псевдонимом Евразийского союза). Подготовка экономики к повторению советского индустриального скачка. Сворачивание торговых и прочих связей с Западом, переключение таковых на Китай и обретение в лице дальневосточной сверхдержавы великого стратегического соратника.

При всем утопизме этих целей они находились в гармонии друг с другом, встречали растущую моральную поддержку снизу, а буйство казенных пропагандистов наводило на гипотезу о необратимости и безоглядности принятых решений.

Сегодня, после того как утопия по всему своему периметру столкнулась с реалиями, видно, как сильно она усохла.

Евразийский союз, ставший Евразийским экономическим союзом (по настоянию Казахстана и Белоруссии, стремящихся подчеркнуть неполитический характер объединения), невозможно будет всерьез назвать вторым изданием СССР, хотя бы и в сокращенном виде. Это Россия плюс еще два государства с населением 27 млн человек. Торжественное переименование Таможенного союза в Евразийский экономический, намеченное на 29 мая, почти не меняет того, что есть и так.

Суверенитет Белоруссии и Казахстана в самых интимных сферах — охранительно-силовой и культурно-этнической — остается незыблемым. Единого экономического пространства нет и не предвидится. Оно несовместимо с автократическими порядками в каждой из братских стран. Не была и не станет эта структура и двигателем торговли. Товарооборот внутри Таможенного союза в первом квартале 2014 года оказался даже ниже, чем в первом квартале 2011-го.

За то, что Лукашенко и Назарбаев продолжат исполнение кое-каких советских ритуалов, Москва будет платить разнообразные субсидии, косвенные и прямые. Их сумма даже вырастет против первоначально запланированной, поскольку включает что-то вроде добавочного страхового платежа за душевный ущерб, нанесенный обоим дружественным правителям крымской операцией и рассуждениями московских говорунов о «русском мире» и «собирании земель».

Что же касается разрыва России с Западом, то после некоторых размышлений его решили не форсировать.

Были рассмотрены и отложены планы упреждающим порядком самим наложить на себя все мыслимые санкции и таким способом лишить врагов удовольствия их ввести. Идиотизм отказа от GPS, Visa или MasterCard очевиден заранее. Но и горечь от лишения всех прочих удобств, выгод и товаров была бы прочувствована массами очень быстро. Их согласие «пострадать» от разрыва с Западом, зафиксированное опросными службами, было необдуманным или неискренним. И в Кремле это поняли.

Поэтому ослабление торговых и прочих связей с Европой будет плавным. Главным мотором этого медленного расставания станут, видимо, не санкции сами по себе, а рост конкуренции на мировом рынке энергоносителей и вытекающее из этого снижение европейского спроса на газ и нефть из России.

Снижение антизападного азарта наших властей вызвано, видимо, и растущим пониманием того, что технология «уйду к другому» (в смысле переключу торговлю и прочие связи на Китай) обещает не так много, как казалось первоначально.

Даже если сбудется начальственная мечта о росте товарооборота с Китаем с $89 млрд в 2013-м до $200 млрд в 2020-м, это, во-первых, все равно несравнимо с российско-европейским товарооборотом ($410 млрд в 2013-м).

Во-вторых, выведет Россию всего лишь на четвертое место среди торговых партнеров Китая (чей товарооборот с США составил в 2013-м $520 млрд, с Японией — $320 млрд, с Кореей — $280 млрд).

А в-третьих, очень сомнительно, что даже и эта мечта исполнима. Сейчас российский экспорт в Китай ($39 млрд) и так уже заметно меньше импорта ($50 млрд). Каким способом наш экспорт может вырасти до $100 млрд, совершенно непонятно. Планируемого роста поставок газа и нефти для этого совершенно недостаточно.

Знаменитое соглашение с Китайской национальной нефтегазовой корпорацией (CNPC) о начале строительства трубы для ежегодной перекачки 38 млрд куб. м газа даже и независимо от его выгодности для России вовсе не является грандиозным. Из Туркмении уже сейчас качают в Китай по газотранспортной системе, построенной самой CNPC, примерно столько же, а через несколько лет собираются качать по 65 млрд куб. м.

Туркменский президент Бердымухамедов за несколько дней до Путина приезжал в Китай, и «туркменская альтернатива» была на всю катушку использована китайцами, чтобы выкрутить руки российским переговорщикам.

Прозвучавшее затем в Петербурге заявление Путина о том, что «это будет самая крупная стройка в мире, без всякого преувеличения», расшифровать поэтому не так легко. Разве что в качестве допущения, что при сооружении этой газпромовской трубы состоится самый большой в мире распил. Ну что же, не будем ничего наперед исключать.

Так или иначе, но оборотную сторону «поворота на Восток» в какой-то мере начинают видеть и в Москве. Ценность для Китая союзничества с Россией оказалась сильно преувеличенной, а мечтания найти в нем равного партнера были заведомо абсурдны. Частичное понимание этого появилось даже в Кремле. Но плавное движение под крыло могучего соседа будет продолжаться. Ведь в нынешних обстоятельствах другой дороги уже нет.

Впрочем, наши власти надеются, что издержки, приносимые меняющимися отношениями с Западом и с Востоком, будут компенсироваться советизацией экономической политики и общим ростом хозяйственного изоляционизма.

Мало кто обратил внимание, что в путинской речи на Петербургском экономическом форуме был внятным образом провозглашен переход экономики России к так называемой мобилизационной модели, пусть и в смягченном ее варианте.

Речь изобиловала рассуждениями об «импортозамещении», накачках экономики сверхдешевыми кредитами, радикальной реконструкции промышленности под государственным контролем и заканчивалась тезисом: «Наша страна неоднократно доказывала, что способна осуществлять масштабные проекты. Такие успехи всегда рождали настоящий национальный подъем».

На минуту даже возникло ощущение, что возвращаются славные времена первых советских пятилеток. Правда, это высокое чувство рассеялось при упоминании первого же из этих «масштабных проектов», который стартует уже нынешним летом при помощи первой грандиозной порции государственного финансирования. Этим проектом оказалось вовсе не нечто сверхнужное и ультрасовременное, а, наоборот, давным-давно пробиваемая лоббистская затея ОАО «РЖД» — расширение БАМа и Транссиба. Инфляционным налогом и снижением уровня жизни россияне заплатят даже и не за модернизацию советского типа, а за очень знакомые начинания давно знакомых людей.

Таково сейчас состояние великой мечты об исторической реконструкции Советского Союза. После десяти месяцев, потрясших мир, после серии столкновений с реальностью мечта урезана, планы измельчали, а перспективы реализации проекта даже и в сегодняшнем, усеченном его виде теряются в тумане. Зато невероятно выросла вера граждан — и в то, что державная суперидея успешно реализуется, и в то, что она замечательно хороша.

В этой нестыковке действительности и грез как раз и заключается главная интрига переживаемого нами момента. Выходы из таких состояний обычно сопровождаются подлинными взрывами народных чувств. Но редко высоких.