Цивилизация
Недавние недели вновь подняли темы, годами то выходящие на первый план обсуждения, то отступающие в тень, то вновь звучащие остро и злободневно. Среди них — место молодежи в общественной жизни, где тишь да гладь в пору кризисов невозможна.
Летом 2019 года Всероссийский центр изучения общественного мнения выяснил: запрос на участие молодежи в общественной и политической жизни актуален уже 14 лет и особенно устойчиво проявляется в последние два года. При этом молодые люди скептически относятся к роли власти в этом деле: пусть, если хочет, помогает, но не управляет, справимся сами — считают 47% опрошенных в возрасте от 25 до 34 лет.
Эти цифры совпали с итогом опросов группы Александры Архиповой — коллектива социологов и антропологов Российской академии народного хозяйства и государственной службы. Согласно им, возраст 13% протестующих — 36-46 лет. 11% — 47-57. 6% — 58 и старше. Число несовершеннолетних среди участников январских и февральских протестов – 1,5% в Питере и 1,7% – в Москве. А вот 24% – лица 18-24 лет. Ну и больше всех – 42% – те, кому 25-35. Это близко к выводам ВЦИОМ. В свою очередь, социолог Денис Волков считает людей 20-30 лет одной из самых критически настроенных групп общества.
То есть речь идет о тех, кто родился между 1986 и 2001 годом. И, как сообщают СМИ, кому больше всех досталось в ходе полицейских операций.
Меж тем ряд комментаторов и чиновников тревожит участие несовершеннолетних. Мол, организаторы протестов взывают через соцсети в первую очередь к ним. Но на улицу их вышло мало, большая часть протестующих — те самые молодые взрослые скептики, отвечающие за свои поступки, часто имеющие семьи и знающие свои проблемы, задачи и интересы.
Среди них, по данным ВЦИОМ, опубликованным в марте 2020 года, — устойчивые занятость и доход, мир, карьерный рост и социальные лифты. При этом многие не верят в их реализацию. Но участвуют в трудовых конфликтах и демонстрациях.
Денис Волков сообщает: с 2018 на фоне роста цен, размывания «крымского консенсуса» и повышения пенсионного возраста, рейтинги властных институтов потеряли в среднем 20 процентных пунктов, а люди — веру в будущее. Ну а готовность протестовать выросла. Втрое.
То же — в молодежной среде. Попутно число пользователей YouTube и Instagram в ней удвоилось. Теперь это треть населения. Если прежде текст в сети проигрывал аудиторию ТВ-картинке, то сейчас видеоблоги часто конкурируют с ней на равных.
При этом обмен идеями и конкуренция мнений в Сети происходят куда свободнее, чем в СМИ в 90-х. Она и ТВ формируют принципиально разные повестки. То есть реакция молодежи и старших на события и процессы все больше различается.
Так, большая часть молодой аудитории негативно отнеслась к блокировке Telegram, к уголовным делам за репосты в соцсетях и к действиям полиции в ходе волнений лета-осени 2019. Тогда регионы внимательно следили за событиями в Москве, причем телезрители чаще осуждали протесты, а молодые «жители сети» им сочувствовали. И говорили социологам: «новых людей не пускают во власть», «честных выборов нет», «Конституция не работает».
Однако в 2020-м поправки к ней не поддержали, как и «обнуление сроков» правления президента. Молодые россияне в сравнении со старшими больше сочувствовали протестам в Хабаровске и в Белоруссии. И, как сообщали социологи, до 40% из них были готовы выйти на такие акции. А зимой 2021-го они стали их мотором. Это, считают специалисты, пугает многих старших. Рождает тревогу за их благополучие, собственность и покой.
«Отцы» описывают «детей» известными клише: грубые и инфантильные наивные идеалисты. Это — одни. А другие — мягкотелые и алчные бездуховные циники.
Как видим, их единство не монолитно. Но разница в оценках отражает поколенческий характер конфликта. «Они не такие, как мы», — грустят взрослые. А как им быть такими же, если и вы, дамы и господа, поведением и взглядом на мир отличались от родителей? И они о вас твердили то же самое. В том числе: «мы теряем молодежь». А сейчас: «у нас воруют молодежь». То есть надо ее куда-то прицепить, соцсети прикрыть и цензуру учредить. А сама она как к этому отнесется? Думаю — так же. Скептически.
Послушав социологов, мой друг-историк заявил: «Похоже, впервые старшее поколение, привыкшее к комфорту и настроенное жить дольше, чем прежнее, не чувствуя своей немощи, но... сознавая неизбежность ухода, так боится утратить командные позиции, что готово жестко сдерживать детей и внуков, лишь бы сохранить иллюзию вечного господства».
Да. Похоже. Но не впервые. Вспомним, что творилось всего-то полвека назад. Ученые называют это бунтом юных. Тогда индустриальный мир — Европу, обе Америки, Японию — потрясали колоссальные выступления молодежи за ее интересы — доступное и качественное образование; быстрые социальные лифты; прекращение войн, гибнуть в которых она не хотела; снятие лицемерных запретов в личных отношениях; свободу творчества; признание новых поколений партнерами в сделке, которую в рыночной системе именуют социальными отношениями.
Франция и мир до сих пор обсуждают май 1968-го — многотысячные марши студентов, рабочих и интеллектуалов против мещанского авторитаризма де Голля и их сопротивление полицейскому насилию, в конечном счете, привели к уходу генерала, демонтажу созданной им системы и реформам в сфере образования и занятости.
Англия, Бельгия, Голландия, Италия, ФРГ и Западный Берлин стали аренами настоящих битв, приведших к важным переменам в этих обществах. Не забудем и о том, что молодежь стала одной из опор экспериментаторов «Пражской весны», мечтавших о социализме с человеческим лицом.
Тогда же — в 60-70-х — огромное движение нового поколения потрясло Штаты куда больше, чем волнения 2020-го и курьезы трампизма. Миллионные марши против войны во Вьетнаме, за либерализацию университетской, политической и обыденной жизни превратились в поход за обновление Америки. И он во многом увенчался успехом.
«Горячее десятилетие» рождает и ряд политических идей, самая известная из которых new left — новая левая. А также практик — от публичных дебатов до забастовок вузов, как в Сорбонне и Беркли. Выдвигает оно и лидеров: в Штатах — Абрама («Эйбби») Гофмана, Джерри Рубина и Тома Хэйдена; во Франции — Дэна Кон-Бендита, Алена Жейсмара и Жака Соважо; в Германии — Руди Дучке.
Истеблишмент в тревоге, но часть старших с новым поколением. Сартр и Фуко говорят на митингах и читают лекции на баррикадах. Мейлер и доктор Спок осаждают Пентагон. Среди идейных основ движения — труды философов франкфуртской школы. Запад меняет себя — снимает множество социальных и расовых барьеров, лицемерных норм, архаичных обычаев, вводит в политику меньшинства и столбит в ней место для женщин, заметно омолаживает и ее, и бизнес. Эта социальная модернизация совпадает по времени с революцией технологий. Так в 80-е годы Запад вступает обновленным.
В СССР пишут: «капитализм приручил молодежь». Ничуть. Новое поколение берет свое ценой борьбы и жертв. Система, которую оно меняет, не сдается без боя.
В 1968 году полиция жестоко избивает демонстрации студентов в Чикаго и штурмует занятый ими Колумбийский университет в Нью-Йорке. В 1970-м в Кенте национальная гвардия стреляет в марш пацифистов — четверо убитых и девять раненых. Париж становится полем боя — разгонов и пожаров. В Мексике десятки студентов убивают в Тлателолько. В Прагу вводят танки. Да, конфликт поколений 60-70-х — это кризис. Но, как учат философы, кризис — это новые возможности. И западное общество часть из них успешно использует.
Как и власти красного Китая. Но — по-своему. Они мобилизуют миллионы подростков в отряды хунвэйбинов, натравив их на старших, а затем загоняют их в трудовые коммуны.
Через много лет это обернется митингом на Тяньаньмэнь и его чудовищным подавлением.
Итак, конфликт поколений — кому-то ужас-ужас, а кому-то — урок: заставить молодых повиноваться можно либо диким насилием, либо — никак. Но их мощная энергия применима в мирных целях. Только надо найти способ. То есть это еще и лаборатория. Стоит ли стесняться этого слова? Если принять мир как пространство эксперимента и проектирования, то — нет. Ведь участие в нем почти неизбежно. А значит — надо найти свою роль.
