Цивилизация
Шестьдесят лет назад – в январе 1960 года – в Вашингтоне произошли два события, важность которых ощутима и теперь. Но прежде, чем говорить о них, вспомним ту эпоху.
«Рузвельт доказал: президентом можно быть сколько угодно. Трумен доказал: президентом может быть кто угодно. Эйзенхауэр доказал: президентом можно не быть» – шутят американцы. И как в любой шутке, в этой полно преувеличений.
Не умри Рузвельт в начале своего четвертого срока, он вряд ли вновь пошел бы на выборы. Сменивший его Трумен – яркий лидер; он противостоит Сталину – защищает Западный Берлин и Южную Корею, реализует План Маршалла, строит НАТО. Эра Эйзенхауэра – годы расцвета: теперь частный дом в 80 квадратных метров обычное дело.
А еще он мудрый политик – умеет и сдерживать Советы, и «наводить мосты» с Кремлем. Да, он готов «помочь любой стране или группе стран Ближнего Востока… при агрессии страны, контролируемой коммунизмом», но при этом инициирует советско-американские встречи в верхах. В 1959 году в Штаты едет Никита Хрущев. А домой везет кукурузный план, сведения о магазинах и столовых самообслуживания и важные знакомства. Скажем – с сенатором Джоном Кеннеди.
– Какой молодой… – говорит Хрущев, встречаясь с Кеннеди в Сенате. Он уже знает: этот парень хочет стать президентом.
И вот в январе 1960-го сын видного дельца из бостонской политической семьи совершает те самые два, как думают многие, странных поступка. Первый: заявляет, что претендует на высший государственный пост в США. Да что – в США! «На важнейший пост свободного мира, на который уповает человечество, желающее жить свободно и безопасно». Второй: излагает в Национальном пресс-клубе свою программу и идеи.
В 60-х – считает он, – человечеству предстоит глобальный выбор между свободой и тоталитарным рабством, демократией и тиранией. Стремление к свободе и независимости – вот мощнейшая сила в мире – говорит Кеннеди в Сенате еще в июле 1957 года, – а не капитализм или коммунизм». Победа в историческом споре с «красным проектом» зависит от способности США возглавить технологическое, политическое и культурное освобождение людей. При этом миссию их на мировой арене он сопрягает со сменой ряда норм американской жизни – с готовностью дать больше прав черным, одолеть бедность, показать яркую и успешную альтернативу советскому пути.
И – надо же! Он побеждает. Неожиданно. Вдруг. Спустя почти 60 лет так же неожиданно победит Трамп. И так же, как избрание Трампа, триумф Кеннеди разделит страну. Одни его славят и готовы порвать за Джона, а иные не принимают, и всё. Что же мешает? То, что ирландец и первый в истории президент-католик? Или возраст – ему всего 43? Или то, что весь он такой неожиданный и много о себе понимает? Да. И это раздражает.
Но главное не здесь. А, похоже, в том, что они не считывают его культурный код. Эйзенхауэра, Трумена, Рузвельта – да. А этого – нет. Это вызов. И он рождает протест на уровне условных рефлексов.
Деспот иных веков взял бы их в шпицрутены или отправил на гильотину, чтобы заставить подданных славить прогресс. Но либеральная демократия отвергает навязывание идей.
А Джон, независимо от его планов – деятельный вестник и символ качественных перемен, идущих на Земле. Зря что ли его советники – стратег постиндустриализма Уолт Ростоу и проектировщик общества социальной справедливости Артур Шлезингер-младший. А глава пресс-службы Пьер Сэлинджер в курсе теорий коммуникации Маршалла Маклюэна.
Они делают историю. Но история – это не только люди и дела. Это процессы. Кеннеди и его команда несут сигналы из новых миров. Но хотят туда вовсе не все. Ведь за вход надо платить. И высокую цену – изменением себя.
Одни к этому готовы, иные нет. И здесь причина любви к Кеннеди и ненависти к нему. И то, и другое он приемлет спокойно. Сильные эмоции нормальны в либеральной демократии.
Впереди у него и провал десанта врагов Кастро на Плая-Хирон. И «прыжок в космос» первого астронавта Алана Шепарда. И встреча с Хрущевым в Вене. И мир на грани атомной войны в ходе Карибского (октябрь 1962-го) и Берлинского (октябрь 1961-го) кризисов. Тогда посол СССР в Париже заявляет: «Что ж, умрем вместе». Экий смельчак! Но генерал Шарль де Голль не хочет умирать вместе с маршалом Родионом Малиновским – недавно он танцевал с Жаклин Кеннеди и жаждет жить. Да и у Джона масса дел – Корпус мира, знаменитая речь «спроси себя: что ты можешь сделать для своей страны»...
Но это впереди. А пока на дворе январь 1960-го. И он говорит: «Я объявляю о намерении баллотироваться в президенты США... – стать главой исполнительной власти, от которой зависят главнейшие решения столетия...»
Его 1036 дней в Белом доме – пора непрерывных и жарких споров в обществе. Хотя... социальных сетей еще нет, так что накал страстей не так высок, как сейчас... Но обсуждают море тем. И главная – прав он или нет. И тут же – острейшая межпартийная борьба на всех выборах и во всех выборных органах. При этом процедуры и институты работают бесперебойно.
Ситуация внешне напоминает ту, что складывается в Штатах с момента избрания Трампа. Очень многие его не хотят. Их устраивает политическая система, ценности и традиции. Но они, как и те, кто когда-то отвергал Кеннеди, не умеют признать Трампа лидером. Отвергают его политику и противятся ей. Что ж, открытая и жесткая борьба, агитация и контрагитация – норма при демократии. Но они жутко раздражают сторонников президента. В их речах в соцсетях и СМИ сквозит изумление: как можно быть против?
И мало-помалу возмущение оппонентами сменяет недовольство порядком вещей. Ну что это за политическая система, если она мешает их кумиру?
Позволяет протестовать против его политики. Критиковать его неспособность обуздать ядерные планы Ирана или защитить курдов в Сирии. Если суды тормозят его указы. Отменяют разрешения добывать нефть на шельфе Аляски. Запрещают блокировать пользователей в Twitter. Конгресс не дает денег на постройку на границе с Мексикой стены, что якобы спасет от нелегальных иммигрантов. И вообще объявляет импичмент. Понятно, что Сенат с республиканским большинством его не утвердит. Но пока еще дойдет до утверждения… Но президент может прийти к новым выборам, формально отрешенным от власти. Треск копий, ломаемых вокруг импичмента, такой, что слышно, похоже, почти везде.
А тут еще баллотироваться в президенты от демократов собирается Майкл Блумберг – создатель и владелец одного из двух ведущих мировых агентств, поставляющих информацию c финансовых рынков. Постиндустриальный делец, капиталист, заработавший миллиарды на глобальной деловой коммуникации. И имеющий некоторые шансы. Все это не по нраву фанам Трампа – правым популистам и yльтраконсерваторам.
Они есть в Штатах с первых дней существования страны. Это они, не умея принять развитие и менять себя, отвергали Кеннеди. И с тех пор, порой умело, противятся отражению технологических и культурных сдвигов в политике и в образе жизни.
Если Джон Кеннеди и его последователи – воплощенное обновление, то Дональд Трамп и трампизм – реакция старых укладов на масштаб и темпы перемен.
Агрессивные фундаментализмы всех видов, а также Брейвики, Кулибали, Крузиусы, рядовые стрелки в Париже, Штатах, Норвегии, Новой Зеландии и генералы-террористы – все из одного ряда. Они могут ругать и атаковать друг друга, но что по большому счету это меняет? Их общие враги – разнообразие и свобода.
Их нельзя недооценивать. Но нельзя и бояться, делать вид, что их нет или спать. «Почему Англия спала» – не зря этой книге Кеннеди дали Пулитцеровскую премию. В ней он развивает важный тезис: чтобы ответить на вызовы экстремизма и консерватизма, демократия и прогресс обязаны быть сильны и победоносны. Порой, – пишет Джон Кеннеди, – «понять это помогает мощный шок», а после приходит «знание: это – испытание демократии на жизнеспособность в меняющемся мире».
Он пишет это в 1940-м. А через 20 лет объявляет о готовности занять «самый весомый офис в свободном мире ХХ века». В том столетии человечество дважды по несколько часов стоит на грани гибели. И все же живет в нем еще 40 лет. Надеюсь, и в этом – XXI веке – мы проживем все оставшиеся 80 лет. Несмотря ни на что.
