Цивилизация
Тут пошла мода в очередной раз переделывать Россию. Как водится, хирургически. Главный Хирург России (не врач, а байкер) предложил президенту поменять герб страны. Согласно замыслу Хирурга, новый герб должен быть винегретом всех старых: «...изображение двуглавого орла в лучах солнца и в обрамлении колосьев. В верхней части герба — пятиконечная звезда Победы. В цветном изображении Государственного герба Российской Федерации двуглавый орел, солнце и колосья — золотые; звезда — красная, обрамленная золотой каймой».
Некоторые мыслители идут еще дальше: они хотят переделать не герб, а прямо сам народ. С помощью закона о российской нации.
Режиссер, депутат Госдумы от «Единой России», глава избирательного штаба Путина на прошлых президентских выборах Станислав Говорухин, комментируя идею создания закона о российской нации в эфире телеканала «Россия 24», с присущей ему прямотой назвал слово «россиянин» отвратительным: «Само слово «россиянин» отвратительное. Может, оно и прижилось, но «россиянка», «россияне» даже чисто лингвистически отвратительно звучит». (В скобках замечу, что лингвистически и «Херсонес», который теперь принято считать колыбелью нашей православной государственности, для русского уха звучит как-то не очень.) По логике Говорухина, «мы много веков были русским народом и сейчас мы русский народ по факту». При этом сам Говорухин честно признал, откуда растут ноги у таких его рассуждений:
в советские времена люди обходились соответствующим «наднациональным» прилагательным и называли себя советским народом. В настоящее время советской власти нет, и режиссер сказал, что не понимает, «кто мы».
Итак, полагает Говорухин, «мы всегда были русским народом», и именно этому понятию он лично отдает предпочтение. «В понятии «русский» никогда не было и намека на национальность: татары, чуваши, тунгусы, чеченцы — все они русский народ», — говорит режиссер.
Тут самое время вспомнить старый советский анекдот. Именно потому, что анекдоты часто фиксируют реальное восприятие людьми окружающей действительности. Идет всесоюзная перепись населения. Переписывают пожилую ленинградку. «Имя, фамилия, отчество?» — «Дора Исааковна Шварцберг». — «Национальность?» — «Русская». — «Как это вы — Дора Исааковна, и вдруг русская?» — «Вы же не считаете Исаакиевский собор синагогой». И еще один анекдот примерно той же поры про «советский народ», к наличию которого как к некоей норме (кстати, отдельный вопрос: куда этот советский народ так быстро испарился или он есть и сейчас?) апеллирует известный кинорежиссер: «В ходе переписи населения в Карело-Финской ССР выявлено два финна — фининспектор и Финкельштейн».
Далее ход шахматной мысли Говорухина подхватил еще один знатный российский историк — министр культуры Владимир Мединский. Он считает спор вокруг использования слов «русский» и «российский» надуманным. «Мне кажется, что спор носит в значительной степени надуманный, филологический характер. Словом «российский» оперировали еще во времена Петра I, Ивана Грозного. Понятие «русский» как консолидирующее, не только как этнонациональное, но как понятие, описывающее все население нашей страны, тоже появилось давно», — объясняет министр. Проблема в том, что территория нашей страны менялась так сильно и так часто, что понятие «русский» для описания всего ее населения подходило все меньше.
Но главное, по мнению министра, что многонациональное общество и культуры народов России сформированы и развиваются в общем пространстве русской культуры.
Стоп. Тут начинается самое интересное. Сами «русские», как и все большие народы, — собирательное название очень разных по культурным кодам племен. «Настоящая» русская культура, по крайней мере в том виде, как ее нам пытаются подать сейчас, несомненно базируется на православии. Что там с православием у чеченцев или татар, которых режиссер Говорухин считает частью «русского народа», а министр Мединский — развивающимися «в общем пространстве русской культуры»? Никогда татары не называли и не считали себя «русскими» — ни в царской России, ни в советской. Более того, их не считали и не считают русскими и сами русские.
Само понятие «советский народ» как обозначение всех без исключения граждан страны, аналогом которого для России нам предлагают теперь считать понятие «русский народ», если следовать логике Мединского, вообще противоречит русской культуре в ее нынешней государственной интерпретации.
Русская культура много веков в силу нашей постоянной имперской экспансии обогащалась разными другими культурами, из-за чего до сих пор (к счастью) очень неоднородна и разнообразна. С одной стороны, это византийские православные корни: как раз из них нам наскоро пытаются сейчас соорудить «духовные скрепы». С другой стороны, явное влияние азиатских ордынских культурных кодов: государство с всевластным единоличным царем (сохранившееся и в советские времена, а затем распространенное и на сегодняшнюю Россию) появилось здесь от Золотой Орды, тогда как совсем иная, более древняя традиция новгородской и псковской вечевой демократии в конце ХV века была окончательно уничтожена. С третьей стороны, очевидные западные влияния: как Петр I более 300 лет назад прорубил окно в Европу, так из него и дует. Хотя мы время от времени настойчиво заколачиваем это окно наглухо неотесанными досками исконно-посконной самобытности. В частности, вот прямо сейчас. А есть еще (тоже к счастью) локальные культуры многочисленных народностей, населяющих нашу страну и очень непохожие на русскую культуру.
Конечно, можно сказать, что Пушкин и советский акын Джамбул Джабаев или Достоевский и главный чукотский писатель Юрий Рытхэу находятся «в общем пространстве русской культуры».
Просто в таком случае это пространство окажется даже шире, чем территория России. У него не будет никаких внятных границ. «Боб Дилан и Надежда Кадышева одно и то же — оба же поют».
Единственным по-настоящему общим «русским» культурным пространством для жителей России остается русский язык. Однако, хотя его понимает подавляющее большинство нерусского населения страны, в нашей стране до сих пор существует более 150 языков 14 языковых семей. Более того, количество языков в двух языковых семьях, представленных в России, — нахско-дагестанской и алтайской — даже больше, чем индоевропейской, в которую, как известно, входит русский.
На 25-м году постсоветской жизни в России начали задумываться над вопросом, кто мы и откуда. То есть потихоньку признавать очевидное: СССР «совсем умер» и больше не вернется, мы живем в какой-то другой стране. И это очень хорошо. Первые ответы на этот вопрос пока примерно такие: переименовать российский народ в русский, принять закон о российской нации, снять конституционный запрет на официальную государственную идеологию, придумать эту единственно верную идеологию, сделать ее обязательной. И это очень плохо.
Хотя самый разумный путь для России — превращение из осколка империи в полноценное национальное государство, но национальное не значит русское националистическое. Россия в своих нынешних границах, как ни печально для приверженцев такой идеологии, в принципе не может быть именно русским государством. Захват чужих земель на протяжении многих веков (собственно, и сейчас дискуссия о смысле новой российской государственности началась после истории с Крымом) лишил нас шанса на мононациональное государство. Россия — конгломерат очень разных народов с разными культурами и религиями, не сводимый к «русскости». Именно поэтому более нейтральное слово «российский» куда более точно подходит для описания граждан России как единого народа, как гражданской нации. Возможно, наша сила в единстве, но не меньше — в разнообразии.
Отказ в Конституции постсоветской России от единой обязательной государственной идеологии тоже был вполне рациональным шагом. Это естественная реакция на быстрый (по меркам истории — просто мгновенный) крах советского проекта. В той самой статье 13 Конституции РФ, которую хотят изменить сторонники появления новой официальной идеологии, критически важны оба пункта, описывающие отказ от такой идеологии.
Пункт первый: «В Российской Федерации признается идеологическое многообразие». Пункт второй: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Наша Конституция не говорит, что в стране не может быть идеологий.
Напротив, она говорит, что идеологий может быть сколько угодно, признает идеологическое многообразие. Это прямо вытекает из национального, культурного, религиозного и языкового состава населения страны.
Сама постановка вопроса об установленной законом единой государственной идеологии изначально ущербна и даже отчасти оскорбительна для любой страны. Выходит, жители такой страны сами не знают, зачем они здесь живут. Зачем вообще нужно это конкретное государство. В качестве подпорки ему приходится подставлять искусственную «высшую цель», «сверхзадачу».
Россия, по крайней мере, дважды уже пыталась строить государственность на основании официальной единой идеологии. И обе попытки обернулись гибелью таких искусственно идеологизированных государств.
Российская империя «играла» в последнее истинно христианское царство на Земле («Москва — Третий Рим, а четвертому не бывать»). Дело кончилось революцией и приходом к власти воинствующих безбожников.
Советский проект сначала подразумевал создание мирового коммунистического интернационала, а к началу 1920-х годов, когда стало понятно, что мировой пролетарской революции не случится, — построение коммунизма в одной отдельной взятой стране. При Хрущеве даже был официально поставлен конкретный срок решения этой задачи — 1980 год. В итоге в 1980-м мы провели летнюю Олимпиаду. А через 11 лет СССР приказал долго жить. Коммунистическая идеология постепенно превратилась в посмешище. В шутки вроде кумачового лозунга «Наша цель — коммунизм» на артиллерийском училище.
Никакой высший смысл государства, прописанный в Конституции, никакая официальная идеология не спасут, если народ в нее не особо верит, амбиции государства не адекватны экономическому развитию, а система управления предельно неэффективна.
Вы можете требовать от людей называть страну великой державой и светлым дворцом всемирной справедливости, но, если бесконечно воровать и не прибираться в своем доме, дворец так и останется хлевом.
Век классических империй миновал. Для бизнеса, информации, гаджетов государственные границы становятся все большей условностью. При этом «кровь и почва» кажутся миллионам людей последней защитой от непонятных и пугающих изменений ткани бытия. Но вряд ли полная технологическая и культурная деградация и есть высшая цель любой консервативной идеологии. Что-то мне подсказывает, что российские сторонники идеи написать «закон об идеологии» не имеют в виду либеральный космополитизм, полную открытость России миру и приоритет личных гражданских свобод над абстрактными интересами государства в виде корыстных интересов начальства.
Если Россия хочет быть сильной и важной для мира страной, ей нужно думать, прежде всего, об экономическом, научном, технологическом и культурном развитии. Использовать уникальное многообразие народов как преимущество. Строить современные дороги, а не сворачивать на бездорожье «особого русского пути». Не присоединять силой чужие территории, а осваивать свои собственные бескрайние все еще сильно заброшенные просторы.
При этом люди, желающие просто так, одним росчерком пера заменить «российский» народ на «русский» (к слову, именно «российский народ», а не русские, по Конституции является источником государственности в России), могут не огорчаться. В мире всех россиян, независимо от их национальности, давно принято называть «русскими». В этом — но только в этом — смысле мы действительно «русский народ».
