Цивилизация
Стабильности в России хотят 86%. Или примерно столько. В приличных кругах образованных и все понимающих людей над этими процентами принято смеяться. Потому что когда мы говорим о стабильности как о востребованном политическом курсе, то представляем себе кладбищенскую тишину, болото и копошащихся в нем полуживых его ценителей.
«86% россиян хотят стабильности», «86% россиян не собираются уезжать из страны», «86% россиян не намерены участвовать в протестных акциях» — для оппозиционно настроенной публики такие заголовки чаще всего звучат, как диагноз психиатра.
А так ли стыдно обычному человеку хотеть стабильности? И что вообще за стабильность у него на уме?
Лишь бы не было войны? Лишь бы рубль не обвалился? Лишь бы не объявили всеобщую мобилизацию? Лишь бы к власти не пришли фашисты? Нет, люди не ставят такие большие цели. Они хотят, чтобы все было не хуже, чем сейчас. У людей в массе короткая память, не очень крепкий ум и крайне низкие способности логически мыслить. Люди хотят, чтобы все было, как есть сейчас. Лучшего они желать боятся, так как смутно понимают, что для этого что-то нужно сделать, и страшатся потерять то, что имеют. Их бытовой безобидный страх, что станет хуже, мало интересен. Что интересного в том, что простому человеку не нужна свобода слова и он ничего не смыслит в политике?
Мне никогда не было дела до этих десятков миллионов простых любителей стабильности. Но я старательно слежу за тем, как устроены ее поклонники из числа людей просвещенных, прогрессивных и знающих.
Возьмем двух молодых людей. Пусть им будет по 30 лет, пусть они оба имеют зарубежные дипломы и работают на серьезных позициях в консалтинге. Оба читают одни и те же хотя бы немного свободные новости и о действующей власти думают одно и тоже. Но один в выходные идет на митинг, а другой — едет на дачу. Примерно с 2011 по 2016 годы, пока еще хоть какие-то единичные митинги в России были, соратники первого презирали таких, как второй. Всех, кто не шел на митинг, не бросался под дубинки и не уезжал в автозаке, они называли тупыми, трусливыми, раболепными. Только за то, что те, полностью разделяя их взгляды, не шли митинговать.
Еще у нас есть категория недавних эмигрантов, которые состояли и состоят в разнообразных сообществах типа «Пора валить», и постоянно объясняют, что все, кто решил в России остаться, — слабаки, неудачники и дураки с лишней хромосомой. Уезжающие в последнюю пару лет из России противники власти бывают порой так экзальтированы, что решительно отказываются верить, будто в стране после их отъезда остались еще нормальные люди. Для них мелок тот, кто не хочет распродать все имущество вместе с квартирой и переехать в никуда, начать жизнь с нуля или, в лучшем случае, сорваться с карьерной лестницы на несколько этажей вниз.
Вот Денис Драгунский написал недавно о неподъемных людях, которые до последнего хватаются за свою рутину и не хотят никуда ехать, чтобы по-прежнему пить любимый кофе в кафе напротив. Наверное, с точки зрения Дениса Драгунского это плохо. Хотя сам Денис Викторович, очевидно имея возможности уехать и хорошо устроиться за границей, почему-то не едет.
Как-то в Фейсбуке мне попался замечательная фраза совсем неизвестной мне женщины. Она пишет: «Раньше я не понимала, почему люди не уезжали в 17-м году. А теперь и я не уехала в 17-м». Да, и в 17-м из Петрограда не уезжали. И в 1937-м не бежали из Берлина, а в 1939-м не эвакуировались из Варшавы. В революционном Петрограде или на оккупированных территориях оставались не одни только идиоты — были университеты, фабрики, газеты, научные институты, издательства. Десятки миллионов во время Второй мировой войны никуда не уезжали, хотя знали, что их ждет впереди. Почему не уезжали? Да, наверное, потому, почему и Денис Драгунский до сих пор живет в России.
У образованного и умного человека тоже есть право на рутину и эту самую стабильность. Более того, в нежелании, например, бросать все и уезжать, скрывается большой личный протест. Человек понимает, что его могут ждать огромные проблемы, что жизнь в стране ухудшается, что впереди только страшное. Понимает, но ничего с собой поделать не может. Да и должен ли?
Здесь живут его родители, здесь школа, в которой он научился читать, здесь кинотеатр, куда он ходил на первое свидание. У человека одна жизнь, порой совсем недолгая. И благополучный состоявшийся человек годам к 35 уже имеет такой нажитый багаж, который ему никогда в другой стране не восполнить. И у него есть полное право сесть на этот багаж сверху и не отпускать его, не сдаваться. Что ж, что в стране беспредел, что у него в любой момент могут отобрать бизнес, дочери запретить аборт, а сына в университете пришедший на место директора вертухай переведет на казарменный режим?
Человек нередко все это видит, понимает и все равно спрашивает: «С какой стати я должен отдавать вам свою жизнь и начинать другую?» Вполне справедливый вопрос.
То же — с политической активностью, участием в митингах и общественной деятельностью. И вообще — с борьбой за свои права. Обыватель в принципе, по определению, не способен воспринимать такие категории, как политика. Ничего удивительного, что он не выходит на площади и не пишет разоблачающие статьи. А вот умный просвещенный человек может не делать этого по вполне нормальной причине — из того же протестного желания сохранить вокруг себя свою жизнь и свой маленький мир. Потому что в нашей стране сейчас ходить на митинг и писать воззвания опасно, в том числе для жизни. Тебя могут задержать, ты не попадешь на важную встречу и сорвешь контракт. Ты можешь угодить на 10, а то и 30 дней под арест и потерять работу. Твоя престарелая мать может скончаться от ужаса, увидев в твоем доме обыск. Все это — вполне понятные риски, которых не стыдно избегать.
Даже когда предприятие переводят на серую бухгалтерию, половину работников сокращают, а оставшимся увеличивают нагрузку, люди молчат не только из трусости и рабской натуры. Кто-то достраивает дачу, у него заказана металлочерепица на кровлю, он не может себе позволить выступить и остаться без зарплаты. Так, можно отказаться от дома, потерпеть, но человек садится, хорошенько думает и спрашивает вдруг: «А какого черта? Почему меня ставят в такие условия?» Да, сегодня перевели на серую зарплату, завтра эту зарплату урежут. Страшно, горько, но он мечтал о доме всю жизнь, ему нужен этот дом и эта крыша. Стыдно так любить свою жизнь и свой маленький мир? Не знаю.
Думаю, стыдно было ничего совсем не делать в начале 2000-х, когда это оставалось безопасным. А сейчас — не стыдно. Человек имеет право не ходить на митинг, где его могут искалечить или утащить в кутузку. Не выступать героически против директора. Не разоблачать коррупционеров. И он совершенно никак не должен за это оправдываться.
Он имеет право не рисковать своей семьей, своей работой, своим домом. У нас даже в Конституции написано, что каждый имеет право отказаться свидетельствовать против себя и своих близких. Право не наносить себе вред безусловное и не обсуждается.
Повторяю — человек может все понимать, но не хотеть пускать в свою жизнь перемены. Например, ученый 30 лет занимается донными рыбами и разбирается в них, как никто другой. Почему он должен отвлекаться на чтение политических новостей, ходить на митинги, следить за выступлениями чиновников? Человек мечтал посвятить себя донным рыбам, в этом он видит свое предназначение — кто вправе требовать от него жертв? Поэтому в катастрофические времена, что при наступлении нацистов, что при распаде СССР, неизменно были люди, которые любой ценой старались удержать свою рутину. В оккупации интеллигенция сохраняла подпольные университеты, были ученые, которые даже в блокадном Ленинграде продолжали работу в лабораториях, подчеркнуто плевав и на бомбежки, и на советскую власть, которая порой своими же руками делала жизнь ленинградцев невыносимой. Шостаковича гоняли рыть вокруг Ленинграда окопы, и он рыл, потому что только так мог сохранить себя в музыке, ведь тех, кто не шел, ждала судьба Даниила Хармса, обвиненного в саботаже и паникерстве. В итоге Хармс не сохранил себя для литературы и погиб, а Шостакович выжил.
Многие ошибочно воспринимают тягу к стабильности, желание спрятаться в своей рутине как проявление ложного оптимизма. Мол, так ведут себя люди, которые верят, что все наладится. Что евреи, не уезжавшие из Германии даже после открытия лагерей смерти, якобы верили, что все быстро кончится и хуже уже не будет. А, может, эти люди просто приняли мужественное решение хотя бы на неделю продлить существование своего личного, привычного мира, пусть и ценой последующей гибели в газовой камере? Почему это плохо? Каждый вправе расставлять авторитеты сам. Кто-то хочет еще 30 лет жизни, но на чужбине и с нуля, а кому-то важно продлить прежнюю жизнь хотя бы на час. Пойти в привычное с юности кафе, заказать кофе, открыть газету, хотя бы на 15 минут почувствовать себя, как прежде, а после быть застреленным.
Повторяю — даже из блокадного Ленинграда не все соглашались эвакуироваться. Голодали, мерзли, но выкраивали по крошке хлеба, чтобы через месяц продать накопленное и купить билет на спектакль. Сидели там в пальто, в платках, в портянках, но воображали себя в прежнем мире. За эту-то возможность хоть на минуту продлить привычный миропорядок они и соглашались платить голодной смертью.
Не обязательно быть дураком, чтобы не бежать от опасности — порой люди хотят жить, назло ей.
Сегодня тоже многие живут назло власти. Хотите промыть нам мозги — мы выкинем телевизор. Ведете пропаганду в школах — мы заберем оттуда ребенка и будем учить дома. Даете народной массе карт-бланш на травлю умных и просвещенных — мы спрячемся в своих тесных жилищах. Развели вокруг разруху и бардак — поставим двухметровый забор, чтобы вас не видеть. Подняли цены — мы станем печь хлеб сами. Запретили лекарства — станем ездить за ними за границу. Запретите заграницу — придумаем что-нибудь еще.
По сути, сегодня очень много людей живут в постоянной и ожесточенной борьбе с властью за свой быт, за право на свою жизнь с маленьким автомобильчиком в кредит, дачей и надеждой расширить жилплощадь по ипотеке.
Со стороны кажется, что человек со всем смирился и глупо ждет будущего, а он на самом деле борется и эта борьба его выматывает. Потому что сохранить свой привычный уклад сегодня — дело сложное и требует едва ли не героических усилий и мужества. Потому что знать о грядущих катаклизмах и при этом высаживать по весне настурции мужественно. Видеть, как весь твой круг общения один за другим арестовывают или отбирают у твоих друзей бизнес и при этом держаться за свое дело тоже мужественно.
Кто-то хочет перемен или уезжает в эмиграцию, потому что у него много сил. А кто-то остается здесь именно благодаря силе и мужеству. Для богатого бизнесмена, которые покупает в Британии готовое дело, дом и гражданство, нет в отъезде никакого мужества. А для гея или оппозиционного активиста, который остается в России и пытается жить как ни в чем не бывало, каждую минуту помня, что его в любой момент могут избить или арестовать, это и есть подвиг. Его борьба. Мне кажется очевидным, что власть очень хочет выдавить из страны самых умных, мыслящих, активных и харизматичных. Власть выдавливает, а они не уезжают — сопротивляются.
По большому счету, их мотивы мало отличимы от мотивов простых людей, которые выступают за стабильность. Просто первые понимают, что их ждет, а вторые не понимают или не хотят знать.
Лет 10 назад я к таким людям относилась презрительно, ведь из-за них, из-за этих добровольно ушедших в себя обитателей домов за двухметровыми заборами мы и оказались сейчас в таком положении. Им было неинтересно, некогда, они берегли свои шесть соток, поездки на шашлыки и летний отдых в Египте.
Сейчас я смотрю на этих людей не столь требовательно.
Да, именно из-за них мы стоим на пороге международной изоляции, с обесценившимся рублем и драконовскими законами, принятыми против нас.
Они не сопротивлялись безумию и беспределу, когда сопротивление еще было безопасным и не требовало больших сил. За это я на них в обиде. Но сейчас мне стали понятны мотивы этих людей. Потому что я сама теперь хочу спрятаться за высоким забором и максимально уйти от государства. Я не хочу иметь с ним дел, не хочу нести риски, тратить энергию. Я знаю, что будет хуже, но я не готова от этого хуже никуда бежать. У меня рассада спаржи в горшочках и я хочу через три года собрать первый урожай. Я крашу забор и хочу знать, сколько он простоит. Я дрессирую собаку, потому что хочу, чтобы она прослужила мне много лет. У меня есть сложившийся мир с его бытом, рутиной, традициями. И я выбираю его, а не эмиграцию с необходимостью все начинать сначала. Я хочу сидеть тихо за своим забором, а не ходить с плакатами и попадать в околоток. В конце-концов, я ходила, кричала, писала много лет и теперь мне просто надоело. Я выбираю эту самую стабильность.
Необязательно быть дураком, чтобы цепляться за действительность. Сторонников этой пресловутой стабильности принято называться консерваторами. Но консерваторы это, действительно, любители прошлых идеалов. Дураки или люди со слабой памятью. А речь идет о тех, кто держится за настоящее. Дураки они? Трусы? Подонки?
Да нет, это обычные нормальные люди, которые выбирают для себя лучшее. Для них сегодняшняя жизнь на своем месте лучше вынужденного переезда или политической встряски. Пусть впереди даже грянет катастрофа — их главное желание это хоть на год, на полгода, на месяц продлить привычный им мир. И, повторяю, в этой борьбе за лучшую для себя жизнь они тоже проявляют мужество.
Так что когда 86% говорят вам, что они за стабильность, это может означать, что они против любого вмешательства в их жизнь. Потому что жизнь стабильна, пока ты ею распоряжаешься. Ошибочно понимать эти результаты опросов, как рейтинг доверия власти. Запрос на стабильность — это недоверие никому. Человек говорит: «Я жду стабильности», а про себя думает: «Отстаньте от меня. Я никуда не пойду, ничего не буду делать и никого к себе не пущу».
