Цивилизация
Есть у меня один добрый друг. Он англичанин. Английский режиссер с «Би-би-си», потом режиссер на НТВ (это тоже в прошлом). То было на прекрасной и многообещающей заре отечественного телевидения, когда пытливые сотрудники НТВ приглашали иностранных режиссеров, чтобы у них учиться.
Потом время изменилось, и Тиму так прямо и сказали: а чего это ты, англичанин, будешь нас тут учить? И от услуг его отказались.
С тех пор прошло 14 лет. Работы в России у Тима нет. Она давно закончилась, и он лучше всех понимает, что ее не будет. Проекты он получает изредка в Европе. А сидит тут, в Москве. А ведь мог бы жить хотя бы в Испании, где у него дом...
Зачем же ты сидишь здесь, Тим?! — как бы просачивается из-под «железного занавеса» и повисает в спертом воздухе проклятый вопрос. Дело в том, что Тим — мизантроп. И не только мизантроп, а король мизантропов. Климат Испании (буквальный, политический, культурный) никак не позволяет развернуться этому захватывающему чувству. Другое дело Москва. Она издавна привлекает несчастных человеконенавистников, ибо здесь чернозем для мизантропии.
Здесь можно ненавидеть все и вся совершенно легитимно. Там своей природной агрессией поперхнешься и в маргиналы попадешь. Здесь злость — норма.
Я тоже остаюсь здесь. Россия, моя страна, I love to hate you! Слушать мысли Тима о России вообще-то не так уж и приятно. Хотя он точен, ядовит и убийственно остроумен. Диагноз он ставит проницательно и цинично, как патологоанатом.
Тим приехал сюда впервые в 1991 году. Это было время, когда за пачку «Мальборо» можно было доехать с Тверской до Шереметьево. За доллар давали 35 руб. на черном рынке. При том что цены еще не отпустили. В ресторане можно было хорошо погулять за 4 руб. Но как говорится в моей любимой юмореске про раков, «у меня и рубля не было».
Иностранцев и всех, кто пришел с ними, называли господами. От них ждали денег, как собаки кость. Никому не было стыдно. И они давали по 10 руб. нищим. А мы смотрели на это сквозь слезы (родители получали по 200 руб. в месяц). Это было смутное ощущение какого-то перекоса и несправедливости, но сформулировать это мы не умели.
Советские — значит смиренные. Мы не умели протестовать, возмущаться и отстаивать права.
Только спустя несколько лет появилось выражение «качать права», и в нем скрыто чувствовалось презрение к тем, кто пытается себя защитить. Вот в эту страну в волшебном 1991 году и прилетал Тим.
Он побаивался лететь. В самолете он оказался рядом с американским журналистом, который знал Москву уже хорошо. «Do not be confused by the color of their skin», — напутствовал Тима умный американец. То есть пусть тебя не обманет цвет кожи русских. Придумал, значит, свой изящный вариант злой шутки, что Россия — это Нигерия в снегу. Или Верхняя Вольта с ракетами. На мой взгляд, это плосковато. Но та по-настоящему элегантная фраза журналиста запомнилась Тиму навсегда.
Так он жил здесь все эти годы существования российской кривой демократии и ругался во все лопатки. Смешно и зло ругался.
Он ненавидел нас больше всего за «привычку к самообману», за denial — отказ знать правду.
Последние годы его брань стала особенно ядовитой. А теперь вдруг внезапно прекратилась. Он больше не ругается. Обрусел. И то, что Тим перестал ругаться на Москву и Россию, — это и есть самый плохой знак, который только может быть. Теперь ничто не вызывает эмоций, потому что, как мне кажется, между «валить» и «не валить» уже нет никакой разницы. Как однажды мне сказал мой приятель, которого до такой степени измучила его возлюбленная, что он признался: «Знаешь, у меня сейчас такое состояние, что между «люблю» и «не люблю» уже нет никакой разницы».
Конечно, Тим, что называется, чудной. Чудной, хотя талантливый. Талантливый, хотя неприкаянный. С ним все можно, он никогда не осудит, потому что и сам настоящий английский hooligan. От Тима я узнала, как будет по-английски «уйти в запой». А это не такое уж простое для английского вокабуляра слово. Процесс ухода в запой, как выяснилось, у англичан отсутствует. Но оказалось, что не полностью...
Его друг Уильям, тоже англичанин, всегда ходит в галстуке и пиджаке, работает в Москве в банке, копит на дом в Лондоне, ходит на службу и с девяти до шести делает там что-то, что я никогда постичь не смогу, а каждый вечер пятницы идет в караоке и сидит там до утра, напиваясь пивом и исполняя попсу довольно приятным тенором. Кроме вечера пятницы, Уил никогда не пьет, так вот этого самого Уильяма, который для меня является образцом мещанского отношения к жизни, Тим почему-то называет эксцентриком. Почему хулиган зовет бюргера эксцентриком?
Зато «эксцентрик» легко объясняет, почему он живет в России: здесь зарабатывает — к себе вернется жить. Проще пареной репы. Он когда-то изучал политикал саенс в Лондоне, приехал сюда, чтобы раз в полгода писать политическую аналитику для ЕС.
В 1991 году его политический инсайт был таким: «СССР разваливается». В 1996 году: «Ельцин спивается». В 1999-м: «Путин из КГБ». А потом он ушел в банк. Там лучше зарабатывать.
В следующем году он уедет. Вопрос к Тиму: «Почему ты не уезжаешь?» сменился вопросом: «Почему ты затих? Комментировать нечего?». Я лично на все наши последние новости реагирую НИКАК. Вот в чем уникальность Кафки, которого сейчас часто поминают всуе. В его произведениях события совершаются совершенно абсурдные, а люди на них реагируют совершенно спокойно, буднично. Именно в сочетании этом — кафкианство. Точно как у нас сейчас. Абсурд не был бы абсурдом, если был бы воспринят всеми как таковой.
Наша спокойная, без удивления, привычная реакция — это оборотная сторона кафкианской медали, необходимая часть абсурдного мира. Ну чего еще сделают... уже не удивите... Интересно, что на митинги-то выходить нелепо. Рациональное объяснение, думаю, такое: мы же за свободу выходили, а не за колбасу. За колбасу теперь пусть другие выходят... Когда дотумкают... Но есть, думаю, и другое объяснение:
митинги невозможны в мире антилогики. В мире абсурда жители не протестуют.
Самый жаркий протест предполагает все же некую общую систему координат. Помните, такой был комический вопрос в 2012 году: возможен ли диалог оппозиции с Кремлем? Он тогда всех занимал. Так вот он устарел.
Бродит в интернете шутка: как определить, кто есть кто в сумасшедшем доме. Если больной плюнул на прохожего и тот: 1. В ужасе отскочил в сторону — это посетитель! 2. Стал ругаться матом — это другой больной! 3. Дал больному по морде — это санитар! 4. Начал плеваться в ответ — это его лечащий врач!
Безусловно, пункт два требует коррекции: если это другой больной, то не отреагировал никак.
