Мы стоим на плечах гигантов и, пытаясь удержать равновесие, по-детски привставая на носках и вытягивая шею, тщимся увидеть, какое оно, будущее, скрывающееся за частоколом настоящего. Хотя, возможно, стоило бы смотреть себе под ноги и провести почти криминологическую экспертизу артефактов и мусора времени present continuous.
Один из таких гигантов, с плеч которого достигается лучший обзор этого отнюдь не «вида на море», как-то почти незаметно умер 27 июня этого года на 88-м году жизни.
Элвин Тоффлер застал ту эпоху, которую предсказал еще в 1970-м в «Футурошоке» и контуры которой уточнил с пугающей детализацией в 1980-м в «Третьей волне». Я читал некролог по нему в подвале второй полосы International New York Times (место почетное, но никак не соответствующее масштабу социального мыслителя), сидя в кондиционированном рейсовом автобусе, пересекавшем по ходу движения исторические культурные слои средиземноморского острова, внутри реальности, целиком предсказанной Тоффлером.
Острова, где можно помереть, так и не дождавшись такой же ленивой, как и 30 лет назад, скорой помощи, но где практически в любой точке есть вайфай.
Тоффлер предсказал эту информационную волну, которая решает все: от нюансов повседневной жизни до способа управления обществом и принятия политических решений. Правда, никто не отменял в это футурологическом коктейле немного Зигмунда Фрейда, толику Сэмюэла Хантингтона с его «столкновением цивилизаций» и щепотки специй от Маркса. Ибо, как говорил чекист Егор Шилов из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих», «это, брат, марксизм, от него никуда не денешься… наука».
А также Фукуяму, которого критикуют за то, что со своим «концом истории» он угодил пальцем в небо, хотя этот самый «конец истории» действительно состоялся в 1989 году и даже просуществовал еще несколько лет. Просто потом началась совсем другая история.
Возможно, стоило бы еще обратить внимание на недавнюю книгу Мойзеса Наима «Упадок власти», который показывает, что власть всего большого и подавляющего перестает быть в современном мире доминирующей, что появляется множество микровластей и происходит «революция множества». А значит, легитимность, говоря по-нашему, общественной инициативы иногда «легитимнее» и важнее эгоистичной государственной власти и коррумпированной представительной демократии (что, в свою очередь, показал французский социолог Пьер Розанваллон в «Демократической легитимности»).
Но и об этом давно, почти три десятилетия тому назад, сказал Элвин Тоффлер, писавший о наступающей эпохе «власти меньшинств» и о феномене «взрыва решений»: «Слишком большое количество решений, слишком быстрых, по поводу слишком многих и слишком странных и незнакомых проблем, а вовсе не воображаемое «отсутствие лидеров» объясняет сегодня явную некомпетентность политических и правительственных решений. Наши институты шатаются от взрыва решений».
Тоффлер поместил весь мир в напророченную им реальность. Но мир, как он и опасался, не вполне справляется с ней. Начать с того, что после Тоффлера социальные мыслители потеряли способность предсказывать: это такая, с позволения сказать, «сага о форсайтах», о провалившихся пророчествах, причем не только и не столько в сфере технологических прорывов, сколько в области социального знания.
Предсказания ученых-экономистов и экспертов-гуманитариев умирают быстрее, чем выходят из типографии или размещаются в сети их труды.
Они мало чем отличаются от ответа блондинки из анекдота на вопрос, какова вероятность того, что, выйдя на улицу, можно встретить динозавра: «50 на 50 — либо встречу, либо не встречу».
Среди сегодняшних социальных мыслителей и прикладных консультантов власти распространена шутка: проще писать стратегию или программу на 2030-й или еще лучше на 2050 год, чем на 2017-й. Это не так: не проще, а в принципе невозможно.
Кто-нибудь предсказал хотя бы приход и доминирование праворадикальной волны, воплощением которой стали Трамп, Ле Пен, Орбан и другие? Кто-либо понимает, что происходит с огромными массами людей, живущих в благополучных теплицах все еще фукуямовского все еще «конца истории», которые готовы голосовать за того же Трампа? Кто-нибудь в состоянии был предсказать путинизацию турецкой власти и эрдоганизацию российской власти? Есть ли эксперты, которые способны разобрать и собрать без того, чтобы на столе остались лишние детали, механизм превращения мальчишки — сына мигранта в террориста-одиночку, даже необязательно нагруженного идеями радикального политического ислама?
«Упадок власти», говорите?
А почему тогда Россией управляют, в терминах Тоффлера, морально износившиеся госкорпорации, живущие по правилам «власть = собственность» и наоборот?
А на все попытки ограничить их корыстные и неэффективные интервенции в экономику отвечают усилением, все более циничным и беззастенчивым, своего влияния.
Эрдоган едва ли собирал толпы людей, готовых чуть ли не умереть за него на улицах и площадях, методами оперативной политтехнологии — эти люди его действительно поддерживают, и это молодые люди. И теперь в своей стране, вовсе не считая, что тем самым он способствует упадку своей власти, творит такое, о чем наши автократические элиты могут только мечтать.
Так и у нас рассуждения о том, что респонденты социологов склонны уклончиво или пугливо отвечать на вопросы интервьюеров, не объясняют, а главное, не отменяют факт массовой продолжительной поддержки действующего политического режима и его архаической идеологии и отсутствие спроса на «морально» не износившиеся современные методы управления.
Тоффлер сделал свое дело: предсказал контуры будущего общества. В том числе возможность возникновения, как это произошло в России «после-конца-истории», так называемого прибавочного порядка, который, согласно книге «Метаморфозы власти», последней из трилогии о будущем, «навязывается обществу не для его пользы, а исключительно для блага людей, управляющих государством». Но он же и указал на риски не справиться с конфликтами обществ «третьей волны».
Пока эти общества оказываются бессильны перед террористами-одиночками и автократами-полулистами вроде бы нового типа, а на самом деле очень похожими на диктаторов прошлого. А главное, не могут справиться с механизмами их массовой поддержки.
И ответа, если быть честным, найти негде. Ни Маркса, ни Тоффлера нет. Мы растеряны и обезоружены.